Екатерина Соловьёва: Хронофаги

— Чайку? — участливо осведомилась мучительница.

При одной мысли о чае замутило, заслезились глаза и желудок нетактично напомнил о себе в виде лёгкого спазма. Подняв глаза, Вета натолкнулась на взгляд коммуниста-энтузиаста, которому только что объявили, что он едет на всесоюзную стройку.

— Спасибо, — через силу выдавила она. — Я совсем забыла о важной встрече. Прошу меня извинить.

Вета натянула на лицо дежурную улыбку, торопливо сгребла в объятья сумку и поспешила к выходу.

— Иветта Ивановна (девушка поморщилась), а как же наши рекламные проспекты? — напомнил бодрый голос.

«Проклятье!»

— Ах, да, — (шире дежурная улыбка), — благодарю Вас. До встречи!

«В конце концов, — подумала Иветта, — было бы намного хуже, если бы я уснула под её зажигательный монолог».

Она представила, как всхрапывание тонким дискантом врывается в страстную речь Раскутовой, и хихикнула. Затянув пальто широким поясом, девушка покинула агентство.

Осенний ветер был сладковатым и прохладным, словно из далёкой страны Виноградарей, что таилась в старых тетрадках. Он надавал резких пощёчин, щедро приправленных листьями и песком, и взбодрил окончательно. Вета, наконец, проснулась.

Каждое утро начиналось с непримиримой борьбы, не на жизнь, а на смерть. Едва священную тишину оскверняли вопли будильника, голова превращалась в резиновый мяч, который невидимый баскетболист монотонно отбивал об пол. Немыслимым усилием воли приходилось выкорчёвывать тело из постели, чтобы умыться и позавтракать. А если учесть макияж и дорогу… Иветта опаздывала всегда. В школу, что белела за соседним кварталом, в вуз, в десятке шагов от общежития, и, понятное дело, на работу. Директор воевал с ней, как мог: вычитал из зарплаты штрафы, вёл разъяснительную работу через истеричную кадровичку, а неделю назад заявил, что уволит, если поймает на опоздании. Вета знала, что Игорь Викторович вряд ли сдержит обещание, так как она успешно совмещала в себе должности секретаря, завхоза, частенько занимаясь разработкой макетов для компании. Именно поэтому её рабочий день часто начинался то в рекламном агентстве, как сегодня, то в филиале компании в другом районе города. Девушка страстно завидовала обладателям свободного графика, тайком мечтая о времени, когда можно будет спать столько, сколько влезет, и плевать на всех начальников с высокой колокольни.

Она миновала два перекрёстка (обронив на одном перчатку) и решила идти дворами, защищёнными от ветра и чужих взглядов. На одном балконе белели ползунки и бюстгальтеры, на другом надрывалась собака, и девушка молча посочувствовала мёрзнущей псине.

Под ноги прыснуло нечто чёрное. Взвизгнув, Иветта отпрыгнула и вцепилась в ремешок сумки. Чёрных кошек она боялась с детства, с тех пор, как прочла «Майская ночь или утопленница» Гоголя — в каждой ей мерещилась ведьма с железными когтями, а в умении фантазировать девушке не откажешь. Животинка мявкнула и юркнула в окно подвала. Вета зло сплюнула и замерла. Взгляд упал на бурый дрожащий ком, прижавшийся боком к оголённой трубе теплотрассы. Уши тряслись над зажмуренными глазами.

«Бродячая собака… Ни семьи, ни дома. И жмётся к чему попало, чтобы согреться…»

— Чего встала? — хрипло раздалось рядом. — Думаешь, время бесконечно? Думаешь, его можно тратить, как ваши цветные бумажки?

Повернувшись, Иветта с удивлением увидела малорослого старика в длинной кожаной хламиде наподобие плаща. Седые пряди развевались, образуя белесый нимб, на фоне которого горели синие, как сапфиры, молодые глаза. Коричневое бородатое лицо, все в глубоких морщинах, перечёркивал массивный горбатый нос, уходящий в косматые усы. Узловатые пальцы суетливо теребили потёртый сафьяновый чехол.

«Городской сумасшедший», — сочувственно определила Вета и попятилась.

Здесь, в Демидовске, она не встречала их ни разу, а вот в родном Тишинске видела одного юродивого — он всегда припадал на левую ногу, приговаривая: «Я тебя люблю», и провожал похоронные процессии. Никто не знал настоящего имени, называя его «Ятебялюблю». Говорили, что он обезумел, вынимая из петли любимую жену. Именно тогда молодое ещё лицо перекосила страдальческая улыбка и словарный запас сократился до одной сакраментальной фразы.

— Он, как вампир, высасывает твоё время, а ты ничего не замечаешь! — мучительно морщась, выкрикнул старик. — Все жрут, все, а он — больше других!..

Иветта развернулась и быстро зашагала к автобусной остановке.