Ричард Кнаак - Дети Дрейка

— Почему? В чем дело? — нахмурившись, спросил Лохиван. У него явно была какая-то причина для беспокойства — а возможно, и несколько. Шарисса задавалась вопросом, почувствовал ли он сам приближение чего-то постороннего.

— Что-то… кто-то… чуждое… я не могу объяснить. Ты чувствуешь, как что-то приближается к нам с запада?

— По-твоему, причина в этом? — Он взглянул в сторону ворот, через которые он, как и другие, попал в город. — Но если оно находится так близко, то мы должны были увидеть его, пока ехали сюда…

— Я тоже так подумала. — У нее возникло подозрение. — Так что, Лохиван? Ты, вероятно, единственный из ваших людей, от кого я могу ожидать правдивый, прямой ответ. Видел ты что-нибудь? Ощутил что-нибудь?

— Ничего! — Горячность его ответа указывала на его растущее беспокойство. — На западе ничего нет, только лес и равнины… и, конечно же, моря. Кровь Дракона! Искатели?

Он пришел к тому же выводу, что и она. Волшебные хранители города, древние слуги основателей. По ее мнению, это могли быть и они. Лишенные формы — если только они не решали одеться в землю и камень, как тот, кого Тезерени называли Драконом Глубин, — хранители принадлежали этому древнему миру, в отличие от новоприбывшего. Пришелец же нес на себе едва заметный отпечаток этого мира — как будто он недолгое время был его частью; но, как снова отметила про себя Шарисса, пришел он откуда-то извне. С тех пор как они оказались отрезанными от Нимта, остался этот континент и его хозяева. Это должен был быть кто-то из искателей; однако разве они не являлись частью этого мира?

Лохиван остановился и снял с руки перчатку от доспеха.

— Меч и щит! И как это некстати!

Несмотря на безотлагательность разрешения ситуации, она также приостановилась. Присутствие спутника ее успокаивало — настолько, что можно было держать мысли под контролем. Его стоило подождать — если это не займет много времени. Кроме того, беспокойство в голосе Лохивана пробудило в ней любопытство.

— Что не так?

Он просунул руку между шлемом и доспехами и начал чесаться с такой яростью, что казалось — он расцарапает себя до крови.

— Проклятая чесотка! Ничего страшного, но от нее страдают многие члены клана! Кожа становится все суше и суше! Иногда она чешется настолько ужасно, что я вынужден оставить все и чесаться… пока зуд не проходит.

Лохиван вытянул руку и снова надел перчатку. Он вздохнул.

— Ну, хвала Дракону. Прекратилось. Вперед! Слегка удивленная тем, что воин вроде Лохивана в критические моменты подвержен чесотке, Шарисса тем не менее промолчала, стараясь не выдать свои мысли. Ей придется сказать об этой напасти своему отцу — когда для этого найдется время. Сейчас это могла быть лишь чесотка, но как знать, во что она превратится в будущем?

Они сделали едва лишь с десяток шагов, когда волшебница внезапно остановилась Что-то находилось на площади, куда они направлялись. Именно его присутствие она ощущала лишь несколько минут назад за пределами города! Теперь это существо находилось внутри города и впереди! Однако оно же только что находилось снаружи…

— Серкадион Мани! — ошеломленно пробормотала она. Имя древнего ученого враадов ее отец использовал в качестве любимого проклятия, и она также переняла его.

Лохивану излишне было спрашивать, в чем дело. Когда Шарисса обернулась и взглянула на него, то увидела, что Тезерени чувствует то же, что и она… Да и кто не почувствовал бы то же самое? Шарисса бросила взгляд на находившихся поблизости враадов. Все они оставили свои дела и повернулись в направлении площади. Наступила тишина. Шариссе показалось, что они испуганы. В глубине души многие враады боялись, что теперь, почти полностью лишившись своих невероятных способностей, они могут стать легкой добычей при любой угрозе извне.

Шарисса понимала, что такое вполне могло произойти.

— Я должна телепортироваться, — объявила она. Скорее для того, чтобы заставить себя это сделать, чем для того, чтобы предупредить Лохивана.

— Я с тобой.

— Тогда возьми меня за руку.

Он сжал ее руку сильнее, чем намеревался. Клан дракона — точнее, его глава — неодобрительно смотрел на любое проявление страха — независимо от вызвавших его причин. Временами Шарисса испытывала жалость, думая о том, что приходится терпеть Герроду и Лохивану. Напрягшись, Шарисса перенесла себя и Лохивана на площадь. Ее первая мысль была о том, что стало темно, как ночью, хотя до заката солнца оставалось еще несколько часов. Но потом с огорчением заметила, что ее глаза плотно сомкнуты.