Array Array - Мастер сновидений

— А если в выполнение этого смысла тебе придется кого–нибудь убить?

— Убью…, и совесть меня мучить не будет. Если ты про это…

— А если надо будет убить ребенка?

— Какого возраста?

— А что есть разница?

— Разница есть, если до десяти лет, то возможно убивать не буду, а постараюсь, найти ему другую семью, чтобы его перевоспитали, а если старше, то…

— А почему до десяти лет так, а потом иначе? Почему именно этот возраст?

— А что ты, мудрейший мой, знаешь о халифских мальчиках?

— Ну…, они маги и наемные убийцы. Но ты не переводи разговор на другую тему!

— А я и не перевожу… Так вот, свое первое убийство, причем жестокое и кровавое, будущий «мальчик» совершает именно в десять лет. Примерно в это время у детей формируется характер, и после этого возраста переделать привычки и повлиять на характер ребенка почти невозможно.

— То есть, ты хочешь сказать, что все дети старше этого возраста перевоспитанию не поддаются?

— Это все зависит от многих обстоятельств… Но, если будет надо выбирать между моей жизнью или жизнью моих близких и жизнью какого–то абстрактного ребенка, то я долго думать не буду, и тебе не советую…

— А как же…

— Что «как же»?

— Нельзя убивать детей, это уже за границами добра и зла. У тебя что, вообще никаких принципов, кроме собственноручно установленных?

— Ты о морали и нравственности? Ну, ты загнул… Одрик, где я и где эти моральные принципы? Ты их в своей жизни много видел? Ты посмотри по сторонам… Больше всего про эти твои «принципы» кричат ханжи, сами не на что не способные, и которым в глубине души, на эти «ценности» глубоко плевать. Для них это просто способ привлечь к себе внимание и выглядеть при этом чистенькими и беленькими. Все хватит философствовать, я есть хочу… Пошли в трактир.

— Нет, я, пожалуй, еще погуляю…

— Ну, гуляй, гуляй… философ. Действительно, подыши морским воздухом, проветри мозги, может поможет.

Он прерывисто вздохнул и стал спускаться к полосе прибоя. Мара озадачено посмотрела Одрику в след, подняла лапу, чтобы почесать за ухом, но раздумала:

— Чё за фигня с ним? Часом не приболел, не мог он у мэтра что–то подцепить?

— Да… — машу рукой, — не забивай голову ерундой. Если бы здесь была Торкана, здоровая и адекватная, то у него и аппетит никуда бы не пропадал, и цвет лица был свежее, и пафос другим местом выходил.

— Так мы не на необитаемом острове, девицы вон косяками ходят, есть с кем душу отвести.

— Тут рыжих почти нет, а на других он не ведется. Эстет, елки–палки.

— Ты его не позовешь?

— Еще чего! Пусть попоститься малость, говорят полезно.

— А мы?

— А мы пойдем, оскоромимся.

Ужин я все же решила немного отложить, не смотря на ворчание Мары, надо было подготовить хотя бы еще одно лечебное плетение для мэтра, полежать в водичке и еще всячески привести себя любимую в порядок. Так что с Одриком мы встретились внизу за столом. Я спустилась вниз, а он уже сидел за столом в обществе абсолютно пьяной полненькой разбитной блондинки. Она обнимала Одрика за плечи и громким пьяным голосом жаловалась ему на свою жизнь. Мара в облике наемницы, шедшая позади меня, при виде этой сцены захрюкала, пытаясь сдержать смех.

— Вот, а ты говорила — только на рыженьких…. И ничего подобного, и на блондинистых он тоже очень даже ведется…

Одрику к этому времени уже надоело общество девицы, он увидел меня с мрачной рожей, и быстренько, и с явным облегчением, выпроводил девицу от нашего стола.

— И чего она такого ценного рассказывала? — Мрачно поинтересовалась я, усаживаясь за стол.

— Ты знаешь, какая у нее тяжелая судьба?

— Догадываюсь…

— Она тут работает, чтобы накопить на учебу младшей сестры, она подает большие надежды как маг. И еще у нее престарелая мать. Их бабка оставила все имущество их тетке, а та выгнала их на улицу…

— Ага, а если бы бабка оставила все матери девицы, то на улице оказалась бы ее тетка со своими детьми….

— Ну, зачем ты так…

— Одрик, ты что ей поверил?

— Да, она совершенно не врала, это и Учитель подтвердил.

— Угу, а Учитель не рассказывал тебе о случаях, когда люди настолько верят в то, что говорят, что слова их в ауре выглядят, как чистая правда. — Одрик к чему–то прислушивается, и краснеет.

— Вот почему ты всегда думаешь о людях плохо?

— Почему всегда? Не всегда… Просто в то, что рассказывают пьяные девицы легкого поведения, я не верю НИКОГДА. И тебе не советую… Кстати, а чего это они сюда перебазировались?