Кухарка со своими хвалебными причитаниями, наконец, удалилась.
— Смотри, разбалуешь ты прислугу.
— А кого по твоему мнению я должен баловать? Себя нельзя, Учитель не велит.
— Тогда никого.
— Совсем–совсем никого? Или кого–то немножко можно?
— Ну, если немножко, то я согласна побыть кем–то.
— Не надо кем–то, будь собой. — И Одрик обняв Торкану за талию, прижал ее к себе.
— А кто обещал слушаться? — Кани со вздохом освободилась от его рук. — Сначала медитация.
— Так до сна еще далеко.
— Вот и прекрасно, мы можем не спеша поужинать. Ты же мне обещал показывать все каравачские традиции, а «Нового хлеба» в столице нет.
— Все у вас в столице не как у людей, — засмеялся Одрик и пошел ставить чай.
И Торкане действительно казалось, что раньше в ее жизни в Ричелите кроме бабушки и людей не было. Не было там жизни, одни чопорные церемонии, одни разговоры на заранее объявленные темы, а просто так никто и не улыбнется. Не было, да и не могло там быть непринужденного ярмарочного изобилия, не было, и не могло быть такого Одрика с его дружеской расточительностью. Он заранее соглашался с Кани во всем и был готов выполнять все ее желания с такой ретивостью, что ей самой приходилось их сдерживать.
И поэтому за столом разговоры велись на невинные нейтральные темы, поэтому она сама предложила полистать академическую книгу, хотя там была не ее тема, поэтому она согласилась посмотреть на его сооружение в мастерской, хотя ничего в этом не понимала. И Одрик так самозабвенно рассказывал про свою мечту о выращенном кристалле, что ей подумалось: «У него получится, обязательно получится. А как же иначе!»
Раскаленное дневное светило закатилось за Трехзубую скалу, из раскрытого окна пахнуло хоть каким–то подобием вечерней прохлады. И Торкана решила, что пора приступать к занятиям. Они поднялись наверх, там воздух был свежее, на полу лежал изрядно потертый коврик.
— Давай сначала с первой позы. Я послежу, что с тобой не так.
Одрик обещал слушаться, и повторил все, что получилось с Учителем. Кани подошла сзади положила руки на плечи, провела по позвоночнику.
— Ты весь зажат как сахарный тростник под прессом. Так конечно ничего не получится. Тебе надо расслабиться и не думать, а чувствовать. Да расстегни ты рубашку, это же не ворот, а удавка! Ты кого стесняешься? Меня? Не стоит….
Одрик послушно освободился от рубашки.
— И ремень ослабь, а то он натянут как струна, так и дышать невозможно. Не понимаю, зачем так затягиваться, тебе же корсет необязателен. Ты освободись от всего лишнего, ненужного. Никого и чего сейчас нет, только ты… ну и я рядом. Забудь про все и повторяй за мной. Представь, что ты в реке, нет, в том озере, где растут болотные фонарики, сейчас тебе спокойно и тепло. Над тобой светят звезды, а вокруг фонарики. А теперь давай вместе со мной, но не с первой позиции, а с третьей!
Одрик был послушен, как и обещал, и третье упражнение у него получилось само собой, без особых усилий. И четвертое уже не показалось сверхсложным, даже в чем–то приятным, или голос Торканы его успокаивал, почти убаюкивал. И удивительно дело, он согласился и на пятую позицию, о чем даже не мечтал. Он будто бы был в воде, и вода сама несла его. Весь мир вокруг, включая собственное тело, казался мягким, спокойным и податливым, как мягкая гончарная глина, или как тесто в умелых руках пекаря. И вдруг…
— Руки! — Воскликнула Торкана, и плавный флер улетучился. Одрик вывалился в свою рутинную обстановку.
— Что, руки?
— Одрик, у нас пока всего лишь медитация. УЧЕБНАЯ!
Одрик покорно убрал руки оттуда, где они оказались, потому, что это была явно не учеба. Но как же ему удержаться, когда Торкана была так близко!
— Я тебе велела про все лишнее забыть….
— Разве ты лишняя? — Прозвучал вопрос ученика, обиженного строгостью преподавательницы. Одрик поднялся и вышел из комнаты.
Торкана нашла его по шуму льющейся в ванну воды. Рассуждала она недолго и тоже влезла в прохладу ванной, застав Одрика врасплох.
— А я в качестве поощрения за выполнение упражнений и хорошее поведение думала показать тебе еще одну очень интересную позицию?
— Но ведь у меня не получилось.
— Не получилось у тебя совсем чуть–чуть. За это даже бал не стоит снижать, так, разве небольшой минус. Но вот поведение идеальным назвать никак нельзя.
— Идеальное — это на «отлично». Неужели мне «хорошо» по поведению поставить нельзя?
— Ты прав, «хорошо», пожалуй, можно. И в таком случае я могу провести еще и факультативное занятие, сверх учебной программы. Ты согласен?
Читать дальше