Елена Хаецкая - Нелегал

Рыча от боли, Авденаго поднял дубинку, намереваясь отбить очередную атаку. Евтихий неловко махнул кинжалом и промахнулся, зато не промахнулся Авденаго: дубина, взятая в гробнице Кохаги, попала прямо по голове Евтихия.

И случилось то, чего не ожидали ни Евтихий, ни наблюдавшая за поединком Деянира, ни сам Авденаго.

Евтихий исчез.

Деянира подбежала к раненому и принялась бить его кулачками, не разбирая — по лицу, по голове, по раненой груди.

— Где он? Где он? — повторяла девушка.

Авденаго не шевелился, не делал ни малейшей попытки увернуться или хотя бы закрыть лицо. Он лежал под градом ударов и собирался с силами, а их становилось все меньше.

— Где он? — кричала вне себя Деянира.

Наконец Авденаго рывком сел и тут же рухнул обратно на мостовую.

Деянира наступила на дубинку:

— Не прикасайся! Не прикасайся к ней!

— Дура, — прошептал Авденаго.

Деянира плюхнулась рядом с ним и разрыдалась. Авденаго равнодушно смотрел, как слезы стекают по ее бледным щекам, капают с кончика востренького носа.

— Что с ним? — пробормотала она, глядя прямо перед собой, как будто в надежде услышать от пустоты какой-то внятный ответ. — Что с ним случилось? Куда он пропал?

— Какая тебе разница, красавица, — шептал рядом с ней Авденаго. — Он ведь все равно собирался уйти от тебя.

— Откуда ты знаешь? — Она яростно накинулась на него и снова занесла кулак, но теперь Авденаго перехватил ее руку. — Откуда тебе знать, животное!

— Я не животное.

— Ты тролль! Он сказал мне, кто ты. Ты тролль!

— Я его господин, — сказал Авденаго. — Я волен был сделать с ним что угодно.

— Ты отпустил его.

— Это не имеет значения.

— Животное.

— Дура.

Она вырвалась из его хватки, передернула плечами.

— Что ты себе позволяешь?

— Я позволяю себе ровно то, что позволила мне ты, Деянира, — сказал Авденаго. — И… перевяжи меня какой-нибудь тряпкой, а? По-моему, твой приятель пырнул меня слишком сильно.

— По-твоему, я сейчас буду возиться с твоими ранами? Пачкать руки твоей кровью и этой дрянью, которой ты вымазался?

— Это священная тьма из священной гробницы, — возразил Авденаго. — Помоги мне, Деянира, и я уберусь из города. Ты больше никогда обо мне не услышишь.

— Ну вот еще! — рассердилась она. — Что ты сделал с Евтихием?

— Клянусь — понятия не имею, — Авденаго вздохнул. — Слушай, я сейчас сознание потеряю, сделай что-нибудь… — предупредил он.

Она выпрямилась, стоя рядом с ним на коленях, и громко закричала:

— Стража!

Когда Авденаго открыл глаза, он обнаружил, что находится в очень светлом, выбеленном помещении с низким потолком. На стенах висело оружие, по большей части очень ржавое или сломанное.

Очевидно, это были трофеи, взятые в каких-то давних сражениях. Горожане, сами по себе люди не воинственные, обладали поразительной мстительностью по отношению к тем, с кем приходилось сходиться на поле брани. Частично эта мстительность проявлялась в том, как они относились к «пленному оружию». Наверняка сохранились и другие свидетельства, вроде хвастливых и нудных «героических хроник».

Авденаго очень внимательно оглядывал комнату, в которой проснулся. Любая мелочь могла помочь ему выбраться или погубить. Он еще не знал, как ему быть. Следовало собрать информацию. Одинокий шпион-засланец всегда с этого начинает, особенно после очередного провала.

В том, что имеет место именно провал, Авденаго не сомневался: он ранен и в плену, а добытый с такими трудами и опасностями артефакт исчез.

Комната, где находился Авденаго, была довольно просторной и, несмотря на низкие потолки, воздуха в ней хватало. Когда-то Миха Балашов (еще бы вспомнить, кто это!) слышал от своего школьного учителя презрительное упоминание о низких потолках. «Потолки высотой меньше четырех с половиной метров, — морщился Николай Иванович, — воспринимаются жителями „старого фонда“ как гроб. Я говорю вам это для того, чтобы вы имели представление о том, что такое низкий потолок и высокий. Не только в плане жилья, но и касательно всех прочих требований к жизни. В первую очередь — к интеллектуальным… Боже, для чего я сотрясаю воздух! Всех вас вскормила помойная труба Купчино и расплющила Ульянка. В самом лучшем случае ваша духовная родина — бывшая Уткина Заводь, с чем всех вас и поздравляю».

Это было, кажется, не вполне справедливо… Восстанавливая сейчас в памяти тот странный монолог Николая Ивановича (а все монологи учителя были в той или иной мере весьма странными), Авденаго приходил к пониманию одной исключительно простой вещи. Николай Иванович рассуждал как тролль, и логика у него была троллиная. Конечно, если сопоставлять, то Николай Иванович — скорее, тролль из высших. Из самых высших. Но к людям он совершенно очевидно относился как к представителям чуждой ему расы.