— А тебе это не нравится?..
На меня посмотрели, как на придурка. Мне даже немного стыдно стало.
— Я здесь уже больше сотни лет. Живу в одном и том же доме, встречаю самых разных людей, которые, в большинстве случаев, меня даже не замечают. Ни с кем не разговариваю, ни с кем не общаюсь. Даже в картишки перекинуться не с кем… Развлекаюсь тем, что вместе с проводником придумываю новые страшные сны для жильцов квартиры. Меня видят только те, кто верят, что я существую… а таких сейчас не так-то и много. Ты, например, просто веришь в ирреальное. Ты об этом пишешь, и, неосознанно, веришь. Настя верит в магов, но не верит в призраков, и она тоже меня видит — так, как, по ее мнению, должны выглядеть маги.
— Но я тебя совсем не таким представлял!
— Но ты верил в то, что я буду не таким, каким меня представлял ты.
С этим было не поспорить, потому что я сам толком не отдавал себе отчет, во что я верю.
— Кстати, ты меня видишь почти таким же, каким я был при жизни. Только я был повыше, и нос клювом.
А я вдруг четко-четко увидел молодого человека сантиметров на десять выше Вика нынешнего, с носом-клювом, что, впрочем, даже прибавляло ему своеобразной привлекательности.
— Вот видишь, — грустно улыбнулся парень. — У меня нет оболочки, я выгляжу так, каким меня представляют. Я — это так, отпечаток души, незначительное завихрение в энергетическом поле… Я уже не живу и еще не мертв. Я так, существую.
— А ты хочешь… на ту сторону?..
Вик грустно кивнул.
— Это снова будет дорога. Не такая, какая была. Все равно это путь вперед — а я застрял на одной ступени…
— Не боишься?..
— Все лучше, чем оставаться здесь.
Мы посидели, помолчали, попили кофе.
За окном все ярче и ярче светило солнце. По улице уже бежали, шли, выступали первые прохожие, несколько мам с колясками самоотверженно оздоравливали грядущее поколение свежим воздухом.
А он вдруг заговорил — мертвым и безжизненным голосом.
— Ты просто не представляешь, как человек привязан к мелочам… Если при жизни он курил, пил, играл на гитаре, шлялся по бабам, а потом вдруг один удар — и все это тебе уже не доступно… порой кажется, что сходишь с ума. Что все, здесь только душа, а разума уже нет, он ушел, закончился. Все, конец. "The End", как пишут в фильмах, и никаких "to be continued". Окончен бал, погасли свечи, а ты… ты все еще здесь, в пустынном, безмолвном, безлюдном зале… И ты стоишь, совершенно один, в величии и пустоте, всеми забытый и брошенный, и так хочется схватить гитару и хотя бы ей что-нибудь проплакаться… а гитары нет. Даже сигарет нет. Ничего нет. Только ты, совершенно один, так, отпечаток, завихрение…
Он замолчал, и в комнате повисла тяжелая, гнетущая тишина.
— У меня… — тихо, неуверенно сказал я, — у меня есть гитара. Вернее, была где-то. Дать тебе?..
Она у меня действительно была, гитара, мама очень хотела, что я играл. Мне это никогда особенно не нравилось, но расстраивать ее не хотелось, и я усердно ходил в музыкалку, хотя тянуло совсем в другую сторону…
— Да нет, не стоит, — отмахнулся Вик и пошарил по карманам — явно просто автоматически.
— Сигареты ищешь?.. — догадался я.
— Ага, — грустно кивнул Вик, снова впав в привычную апатию. — Привычка… Ладно, пойду я… полечу… упорхну… а, черт с этими синонимами…
Он снова махнул рукой и просочился в стену. Я не стал его окликать. На душе было тяжело и гадостно.
Я позавтракал в полной тишине. Барсик не появлялся.
Мне не хотелось оставаться в этой квартире, и я поспешил смыться "в магазин".
Некоторое время бесцельно бродил по улицам, заглядывая в лица прохожих и пытаясь себе представить, как все это было при Вике. Получалось плохо. Тогда здесь и города-то наверняка еще не было — так, маленький поселочек…
Ноги сами вынесли меня к магазину. Я пожал плечами, вошел. Прошел по рядам, купил баночку сметаны для Барсика — чисто автоматически. Уплатил и уже почти вышел, но передумал и вернулся к кассе.
— А дайте еще сигарет, — неожиданно сказал я толстой тетке за кассой из разряда боевых пенсионеров.
— Каких?.. — хмуро спросила тетка.
— Без разницы, — пожал плечами я. Вик нынешних марок наверняка не знает, а я сам не курю и в сигаретах не разбираюсь.
— И не жалко тебе себя, здоровье губить… а ведь молодой еще, жить и жить, а ты травишься… — недовольно пробурчала кассирша, но пачку протянула.
Я молча взял пачку, заплатил, засунул в пакет со сметаной и вышел из магазина.
По дороге зашел еще в канцелярию, купил нотную тетрадь и отправился обратно, домой.
Читать дальше