Александр Карнишин: Настоящее фентези (Сборник рассказов)

Пора было рассчитывать новый курс.

Его барк никогда не заходил дважды в один и тот же порт.

Он проснулся от боли. Во сне от немилосердной чесотки чесал и чесал руку и плечо, пока не расчесал до крови, до мокрого под ногтями и до полного пробуждения. Чесалось ужасно, до головокружения, до горячего лба, потной спины и потемнения в глазах. Терпеть такое было просто невозможно:

— Нянька! — крикнул, задохнувшись спросонок. — Квасу мне! Холодного!

— Все скубешься, скубешься, — ворчала нянька, поднося ледяного, из сеней, квасу. — И чего бы ведуна не позвать? Давно бы вылечил…

Не огрызался, как обычно. Пил жадно, вливая в себя кислое. До холода в животе, до холода в спине — пил, пил, пил…

Все равно чесалось.

А и то — по каждому случаю ведуна звать? Так княжеской казны на воев не хватит. Будет тут ведун, как приклеенный, только кидай ему монету за монетой, чтобы лечил, да разъяснял. Самое-то обидное, что никто не виноват, кроме самого же себя.

Третьего дня в ночь, как обычно, пошел проверять караулы. Конечно, воевода за оборонным делом смотрит, но на что тогда нужен князь, если сам не проверит? А князь теперь он, Ясень, потому что папка полег в последнем походе. Соседи дракона выставили против пешцев — тут даже и не убежать, дракон все равно быстрее. Все там и полегли.

Ясь уже подходил по стене к крайнему в ряду посту, когда услышал тупой удар. Именно услышал сначала, тупое и с хрустом такое, а потом его рвануло вперед, и потекло горячее по груди. И только после этого вдруг вспыхнула, как встающее солнце, дикая боль, замутившая сознание и подкосившая, заплетшая ноги. Он тогда так и свалился под ноги вскочившему с лязгом часовому. Тут же тревогу подняли, воевода набежал с руганью и с ближними своими. Смотрели следы, щурились в тьму за стеной, прикидывали, откуда кинули стрелу, что насквозь пронзила мышцы чуть выше левой ключицы.

— На ладонь если бы ниже — и все, — сказал поутру воевода, кусая зло и одновременно раздумчиво длинный рыжий ус. — И знаешь, княже, похоже — из двора стрелили. Вот так, смотри, ты шел, а вот так тебя, значит, кинуло…

Он сам прошел, как будто вдоль стены, потом крутнулся как от удара, свалился под дверь.

— Видишь, да? Сзади удар был. Из тени, так что никто ничего просто не видел. Да ты и сам виноват.

— Я? Я, что ли, сам себя? — возмутился князь, приподнимаясь на ложе.

— Мы даже подчасков заставляем в броне ходить. А тебе, выходит, можно по стене в рубашке бегать? А был бы ты в кольчуге…

— И что? Вон, гляди, насквозь прошла, дырка круглая… Так и кольчуга бы не сдержала.

— Да кто ж знает… Может, и сдержала бы. А теперь вот — лечись и думай, кто мог на тебя покуситься, и кому польза от того.

За день кровь присохла. За второй почти совсем зажило, только рукой двигать больно и щит не удержать. На третий рана совсем закрылась.

Но как же чешется!

Ясь сжимал челюсти до хруста зубовного, кулаки — до следов от ногтей на ладонях. Чешется же! Ну, как удержаться?

— Это хорошо, хорошо… Чешется — значит, заживает! — успокаивал лекарь, что лечил воев.

Да ведь зажило уже! Почти зажило! А чешется так, что хоть на стену лезь. А если чуть расслабишься, придремлешь, так обязательно правой рукой за левое плечо — и чесать, чесать, чесать до крови, до боли, до воспаления уже по всей руке.

Говорили, что от ран хорошо баня помогает. А тут после бани еще хуже стало. Сукровица выступила, да яркая такая, желтая, пачкающая простыни. И чешется теперь не вокруг шрама, уже вполне сформировавшегося, на звезду чем-то похожего, а и вся левая рука, и грудь, и спина — а спину-то как достать? Да так чешется, что не почесаться если — до головной боли доходит. До дрожи в руках, как после пьянки хорошей. А почешешься — потом весь сукровицей истекаешь, и кожа вся ноет, и будто даже кости — тоже…

— Все! Не могу больше! Черт с тобой, посылай за ведуном!

Молодой еще князь-от… Давно уже послали, до его команды. Иначе — что ж, с больным-то князем много не навоюешь.

Только ведун не торопился, хоть и денег пообещали. Все спрашивал обстоятельно посланного за ним:

— Стрелу не нашли ли? А рана зажила ли полностью? А сукровица из раны либо из расчесов? А цвет желтый ли такой, как вот у чистой серы? А вдоль расчесов шишки растут ли? Чешутся и лопаются? А подсохнув, как чешуя? Зеленым на солнце отдают?

— Да пойдем уже, дядька Евсей! Воевода меня запорет!

— Авось, не запорет. Авось, сдюжу я с болестью княжей…