Роман Канушкин - Последний варяг

Волхвы поднялись с мест и, хмурясь, поклонились князю.

— Глаз вон, — повторил Фарлаф, словно обрадованный неожиданной перспективой.

А перед князем появился баян; волхвы глядели на него благосклонно.

— Позволь, князь, спеть тебе хвалебную песнь, — попросил баян.

Не то чтобы на лице князя появилось нежелание слушать и скука, но какая-то весёлая радость на миг ушла из его взгляда. И все же Олег, почти незаметно поморщившись, согласился.

— Великий князь, любимец богов, — затянул баян, — врагов одолел в один миг. Сверкает, как буря, его грозный меч, как солнце — его светлый лик.

Фарлаф поднялся со скамьи.

— О ком сложили эту песнь, Олег? — изумлённо спросил он. — Кому это боги послали таких жалких врагов? В один миг… Кто тот несчастный?

Подобная бесцеремонность вызвала замешательство среди гостей. Баян побледнел и растерянно посмотрел на волхвов. Те с негодованием уставились на берсерка.

— Твоё поведение оскорбляет нашего господина, — сказал берсерку волхв, из тех, кто шушукался с Белогубом.

— Нашего господина, — с усмешкой возразил берсерк, — могут оскорбить лишь льстивые слова. Следует уметь уважать своего врага. Это говорю вам я, Фарлаф Железная Башка. А у меня их было немало.

Князь Олег, с трудом сдерживая улыбку, посмотрел на своего гридня. А Фарлаф, видимо, входил во вкус.

— Я вот что скажу, — заявил он и обвёл лукавым взглядом дружину, хотя на князя почему-то не посмотрел. — У нас говорят, что старый волк-оборотень родил скальда — дух поэзии. Я не знаю, я при этом не был.

Послышались одобрительные смешки, и довольный берсерк продолжил:

— И потом, давно это было. Но вот я знаю, что скальд нашептал мне эту песню.

Фарлаф коснулся струн небольшой походной арфы, смотревшейся комично в его огромных лапищах, и вдруг запел неожиданно приятным глубоким голосом:

Дружина подхватила последнюю строчку и начала подпевать, а Фарлаф продолжил:

(При этих словах Фарлаф с насмешливым вызовом посмотрел на волхвов.)

Фарлаф закончил петь. На какое-то время в тереме воцарилось молчание, потом человек в сером произнёс:

— Эта песнь о смерти какого-то скитальца. Баян же собирался петь о жизни князя.

Фарлаф усмехнулся, и тогда вмешался Свенельд.

— Это песнь о Рюрике, — вежливо возразил он. — И князь её любит. Нет для воина судьбы достойнее, чем погибнуть в бою.

— Йо-хо-о! — прогремел Фарлаф. — Да! Вот про это я и толкую. Скажи им, Свенельд, ты в разговорах похитрее грека будешь!

Однако глаза Свенельда приобрели неожиданную задумчивую мечтательность, и он продолжил:

— И тогда туманы этого мира развеются, и за радугой откроется путь в Вальгаллу. Я уверен, что Рюрику сейчас там подносят питьё девы-лебеди, которых мы зовём валькириями. И на пиру королей, среди Асов, Рюрику не стыдно смотреть в глаза своим предкам.

— За Рюрика! — поднял кубок князь Олег.

— За Рюрика! — подхватили гридни.

— За князя Олега! — закричал Фарлаф.

— За Олега! — откликнулась дружина.

Пир продолжался. И в этот момент в дверях гридни появился седовласый и седобородый старец с посохом и в одеянии волхва.

— Светояр! — обрадованно произнёс Олег, поднимаясь со своего места и направляясь к гостю. — Вот кого я жду уже давно.