Наталия Андреева - Когда падают листья...

Когда все было закончено, он обвел еще раз взглядом его весницу, бывшую весницу, враз ставшую кладбищем, и, пошатываясь, пошел прочь, уже не оглядываясь, будто стирал из памяти это место. А в груди поселилась зияющая пустота, которая разрасталась с каждым мгновением все больше и больше, грозясь заполнить собою все его существо. И сам себе он казался таким жалким, таким ничтожным и мелким. Дарен возненавидел сам себя.

Все думали — он забыл. Ведь внешне с Даром — хмурым северянином все было в порядке: дослужился в армии до хорошего звания, всегда адекватно относился к любым разговорам, делился советами… До внешней оболочки пустота не добралась, не успела добраться. И только потом его бывшие соратники припомнили, что никто и никогда не видел его улыбки. А когда вспомнили — было поздно.

Через несколько лет Корин снова напал на Заросию, и тогда Дарен будто с цепи сорвался. Та страшная пустота выплеснулась наружу, открылась, будто черная гниющая рана, которую уже нестерпимо поздно лечить — милосерднее убить раненого. Бывшие товарищи, глядя на него, теперь остерегались даже близко подходить к сумасшедшему, а он по ночам метался в постели, потому что со всех сторон на него с молчаливым укором смотрели лица убитых им. И этот безмолвный укор бил хуже всякой ненависти, по самым болевым точкам, в самое сердце.

Дарена повышали в звании, жаловали ему награды, но никакая победа, никакой холодный металл и никакие звания не могли излечить душу. Не могли воскресить павших. Не могли снять вину. Да ничего они, дьябол их побери, не могли! Убийства — они и на войне остаются лишь убийствами. И нет этому оправдания.

Он убил ровно столько, сколько похоронил в своей родной веснице.

И среди павших от его руки тоже были женщины.

И дети.

— Эй, ты меня слышишь? — Ждан предпринял еще одну попытку привлечь к себе внимание.

Дарен потряс головой, прогоняя воспоминания почти пятилетней давности. Временами надо к ним возвращаться — возвращаться и давать достойный отпор, чтобы тянущая боль внутри тебя не выплеснулась наружу.

— Я вот думаю, — мальчишка, ободренный тем, что его, наконец, услышали, продолжил: — что, если Акирема снова на нас нападет? Что тогда?

За ошибки всегда надо отвечать, и расплата будет ходить за тобой по пятам, пока не получит желаемое. Правда, цена не всегда посильная…

— Не нападет.

— С чего ты взял?

Дарен обвел взглядом печальную березовую рощу: ветви деревьев жалобно тянулись к земле, по листьям хрустальными капельками стекала мерзлая вода, а желтые листья понуро обвисли, облепив белесый ствол. Потом резко пришпорил коня.

Парень нагнал его уже у развилки. Вершник, придержав коня, задумчиво созерцал подгнившую деревянную табличку.

— Направо пойдешь — коня потеряешь, — не удержался от язвы Ждан.

Дарен никак не отреагировал, а, возможно, даже и не услышал его.

— Поехали.

Ветер, рассмеявшись шуршанием веток, бросил путникам в лицо мокрые коричневые листья. Тополь?.. Как странно. Тополя держатся до морозов и лишь потом опадают, зачастую так и оставаясь зелеными. А здесь… Будто сама Смерть прошлась по лесу и умертвила все, что еще два дня назад светилось жизнью.

"Моарта, признавайся, твоя работа? — безмолвно усмехнулся путник. — Не полюбился тебе беспечный северянин?"

А может, это Осень вышила на канве еще один черный крестик? Или все-таки желтый?.. Странно. Странно и боязно — ждать, пока наступит тот момент, о котором тебе журчат последние ручьи и кричат улетающие птицы.

— Слушай, Дарен, — Ждан подъехал ближе к нему и выпалил: — расскажи мне о войне.

Путник на миг прикрыл глаза, и перед мысленным его взором встала совсем другая картинка: черноволосая девушка в венке из осенних кленовых листьев.

"Дарен! А где ты воевал?.."

Он мотнул головой, бросая памяти в лицо скомканный и пожелтевший листок бумаги, на котором было написано… А, и в самом деле, так ли это важно — что именно там написано?

— Эй, ку-ку! — мальчишка тряхнул белыми волосами.

— Нет.

— Что — нет?

— Нет — значит, нет. Перебьешься.

— Ну почему?

— Жаждешь просыпаться с криками ужаса посреди ночи? — он впился взглядом в серые глаза.

— Да ну, — Ждан отвел взгляд. — Наверняка ты все преувеличиваешь.

— Что конкретно? — обозлился Дарен, — что ты считаешь преувеличением? То, как с живых людей полоска за полоской срезали кожу или, быть может, то, как солдаты насиловали маленьких девочек во вражеской веснице на пороге их собственного дома?!