Ян Сигел - Заклинатель драконов

А что ты мог бы ей сообщить? — Ферн поднимает свою работу. — Мне нечего прятать.

Кроме одной черной сливы, которая уже почти созрела. А она сочная и сладенькая? Она раздразнит мой аппетит?

—Это пища для свиньи, — отвечает Ферн, передергивая плечами, — ешь, если это в твоем вкусе.

Он откидывается назад, его дикий запах меняется от гнева.

—Ты слишком далеко заходишь, маленькая колдунья, — огрызается Кэл.

Впервые Ферн прямо смотрит на него.

Мы играем словами, — говорит она. — Это игра уколов и намеков. Что тебе в этой игре, когда она уязвляет твою гордость? Ты хотел заключить со мной сделку, или так, во всяком случае, ты говорил, — очень хорошо, давай договариваться. Но не для игры, не по пустякам. Мы заключим сделку во имя жизни и смерти, во имя дружбы в опасности, надолго и по правде. Мы заключим соглашение, ты и я. Фернанда и Кэйлибан. Ты этого хочешь?

Фернанда и Кэйлибан. Красавица и чудовище. — Он произносит слова так, что в интонации слышатся и удовлетворение, и насмешка. — А какова же моя роль в этом соглашении?

Быть моим другом и помогать мне, даже против Моргас.

А твоя?

Я буду твоим должником и заплачу, как угодно и когда угодно, по твоему выбору, но только так, что это меня не обесчестит, не нанесет мне оскорбления.

Какое умное условие! — И улыбнулся, будто волк оскалился. — Ты в самом деле хитренькая. Простушка Сюзанна. Не сомневаюсь, что у тебя очень точные представления о бесчестии.

—Наша сделка подразумевает твою дружбу. Друг не может судить меня и насмешничать надо мной. Если ты исполняешь свою роль, то нет необходимости даже обсуждать мои условия.

Все умнее и умнее. Ты лучше обращаешься со словами, чем с иголкой.

Ты можешь отказаться, — заканчивает Ферн разговор.

Рубиновый огонек зажигается в его глазах — вспыхивает и исчезает, и глаза снова становятся темными. В неверном свете пещеры он выглядит созданием мрака, его активное физическое присутствие скорее можно чувствовать, чем видеть. Он злобный, опасный, но он не предатель. Ферн рассчитывает на это. В его сумрачности Ферн ощущает, как нечто материальное, болезненную несчастливость, его ссадины, к которым нельзя прикасаться, упрятанные кровоточащие раны. Однако черный, как ночь, взгляд скрывает все страдания.

Никто еще не предлагал мне такого благородного дела, — наконец произносит он. — Какая высокая нота! Как изящно! Так благородно и гордо! Мы будто вернулись во времена кавалеров и дам.

А они были?

Говорят. Все, что я помню о рыцарях и героях, так это то, что они гнали меня по лесу, как дикого зверя. Они гнались за мной с собаками, которых мой запах доводил до безумия. Они были на лошадях, и я затащил их всех в болото, и… я перегрыз их горла. Правда, трудно было добраться до них из–за металлических лат. — Он криво усмехается. — А теперь ты предлагаешь мне не бандитский сговор, а соглашение чести. Я даю — ты берешь, и мы называемся друзьями. Как почетно. Правда. Должно быть, славно иметь тебя своим должником, маленькая колдунья. Держать тебя в руках, требовать с тебя плату, чтобы получить удовольствие. А какую такую особую помощь ты ждешь от меня, Фернанда?

Сначала мы должны договориться.

Очень хорошо. Договорились.

Она протягивает руку, он слегка пожимает ее, придерживая свою силу. Она ощущает, какие мозолистые у него пальцы.

А теперь, — говорит он. — Чего ты хочешь, Фернанда?.. Мой друг.

Я хочу вернуться в настоящий мир, в мир Времени. Ты пойдешь без разрешения Моргас, ты знаешь туда дорогу. Возьми меня с собой.

Шитье закончено, ее план почти выполнен. Она сидит в своей секретной ямке и ждет. Черный фрукт созрел; свисают длинные волосы, прикрывая безобразный шрам на шее, черты лица полностью определились, кожа цвета черного дерева блестит, будто натертая воском. Под бровями вразлет очерчены глаза, но они прикрыты, как если бы голова спала. Рот тоже закрыт, вместе с пробудившимся сознанием в нем пропало напряжение. Ферн долго ждет, заставляя себя быть терпеливой. Древо нельзя потревожить, его нельзя торопить. Иногда легкая судорога передергивает мышцы, и она в нетерпении поднимается, но темное лицо по–прежнему неподвижно, намек на движение все еще иллюзорен, это игра света и тени. И, наконец, спазм становится более продолжительным, и глаза открываются. Они голубые, как небо, и холодные, как кристаллы льда. Несмотря на то что Ферн видела их в огне заклинаний, она не была готова к тому, что они настолько выразительны, обладают такой силой, что ни смерть, ни Древо не смогли их приглушить. Рот жестко произносит одно лишь слово: