— В какие игры ты играешь?
—Ты их не знаешь.
В его темных глазах мелькает красный огонек, но он неожиданно смеется, в этот раз даже несколько смущенно, но эта интонация исчезает. Внезапно он поворачивается и уходит, мягко ступая когтистыми лапами с подушечками, как у льва. В нем фантастическим образом смешались разные животные, как в мифическом древнем чудовище. Ноги льва и рога барана, человеческая кожа и звериная шкура. Вдруг он останавливается и оборачивается, покачнувшись удерживает себя хвостом.
Я иду к Моргас, — — усмехается он, — — как хорошая собака. Увидимся там.
Как я должна тебя называть?
Кэл.
И на этом он уходит, исчезает в листве Древа, в своем естественном обиталище. Ферн медленно следует за ним, определяя путь по тем меткам, которые она оставляла. Она рискнула, но хочет надеяться, что он ничего не расскажет Моргас. И тем не менее, возвращаясь в пещеру, определенно волнуется. Сначала Моргас не обратила на нее никакого внимания. Перед ней стоит Кэл, и она говорит с нескрываемым презрением в голосе:
Что ты здесь делаешь? Сыновний долг? Любовь? Трудно в это поверить. Мы для этого слишком хорошо знаем друг друга. Твое отвращение ко мне равно моему к тебе. Первый мой сын, несмотря на все его поражения и неудачи, был, может быть, и не обаятелен, но красив. Второй…
Под кожей Мордрэйда скрывалось чудовище. Я — то, что ты создала, дорогая мамочка. Плод твоего чрева.
Головы растут на Древе, но они созревают, и дикая свинья жрет их мозги. Нечего изображать чувства, это не для тебя. Оставайся со своими насмешками и колкостями: это уколы, которых я не чувствую, и до тех пор, пока я не обращаю на тебя внимания, ты — в безопасности. Что тебя сюда привело?
Я тут встретил кое–кого, кто расспрашивал о тебе. Это заставило меня как можно скорее тебя навестить.
Ясно, этот кто–то расспрашивал тебя из любопытства. Кто же это был? Я — не та, о которой часто говорят. Кто это был?
—Древний паук — незначительное создание — раскидывает свою паутину, чтобы словить мушку покрупнее, чем он сам. — Он говорил загадками, или Ферн так показалось. — Но позади находится кто–то еще, гораздо более искусный, тарантул, который утерял свою ярость, но сохранил свой яд. Он говорил первому ткачу, как спрятать шелковую западню. Мне интересно, кого — или что — он надеется изловить. Вот я и пришел сюда, чтобы посоветоваться с Греческим оракулом.
Syrce! — Моргас шипит, как змея.
Я рассказывала ему лишь о том, что могло бы послужить уроком ему самому, — защищаясь, говорит Сисселоур.
У тебя, мама, появилась симпатичная новая игрушка. Такая милая штучка, могу я с ней поиграть?
Ферн все еще не произнесла ни слова, и Моргас не подарила ее взглядом, но она явно чувствует присутствие девушки.
—Не трогай ее, — зло отвечает она, — или тебе придется об этом пожалеть. Кто же тот тарантул, который произвел на тебя такое сильное впечатление?
Я не говорил, что он произвел на меня впечатление.
А тебе и не надо было это говорить. Кто он?
Ты его давно знаешь. Я думал, что ты должна о нем помнить.
Он. — Насмешка искажает ее лицо. — Он не тарантул. Безногая гусеница, которая кусает своими пустыми клыками, оттого что больше не может танцевать. Что ему–то во всем этом нужно?
Пока она говорит, в мыслях Ферн возникает загорелое лицо, испещренное морщинами, прячущееся в тени капюшона, под которым как молодые весенние листья сияют яркие глаза. Она видит его в круге огня и видит его у белой кровати, следящего за тем, кто там лежит. Кэйрекандал. Рэггинбоун. Единственный ее союзник, хотя иногда и нереальный, но всегда ее друг, несмотря на то что прошло так много времени с их последнего разговора. Осознание того, что ее ищут и что защищают ее опустошенное тело, показалось ей рукой помощи, протянутой извне, в то время как она чувствовала себя абсолютно одинокой. При этом в ее лице не дрогнул ни один мускул. Даже в неверном свете светлячков Моргас могла бы прочитать все, что отражается на лице Ферн, и прочла бы по этим изменениям все мысли девушки. Ферн движется к Моргас, холодно глянув на Кэла. Моргас смотрит на нее своим черным глазом — глянула и тут же отвела взгляд.
—Может быть, — говорит Кэл, — им тоже движет любопытство.
— Им движет желание шпионить и до всего докапываться. Он — из тех, которым до всего есть дело, а называет он это — ответственностью. Он ничего не делает: ни добра, ни зла. И превращает это в добродетель. Он проведет десять лет, наблюдая за камнем, ожидая, когда из него что–нибудь вылупится. Он был шарлатаном, ядовитым коробейником, который все пытался стать магом и заболел от своих неудач. А теперь сует нос не в свои дела, будто бы имеет на это право, данное ему какой–то Властью. Маразматик. Его мозг, так же как и тело, поражен склерозом.
Читать дальше