Марта Кетро - Лисья честность

— Значит, будешь жить со мной? — говорит.

— Значит, буду, — отвечаешь уже, как смирился.

И вот уже везут тебя домой.

А то и пыльно, что три хвоста дорогу метут.

Первый год прошёл. Второй год прошёл. Третий год платком помахал.

Лежит человек с тобой, живой, горячий. Лежит, как в могиле. Тобой же закопанный. Плачет. А любой плачущий человек, как ребёнок. Девочка, мальчик, собачка.

Как его отпустить? Как его ударить? Как ему сказать: «Я не люблю тебя?»

В самую мякоть сказать: «Ничего у нас не получится».

Лиса не умеет в таких случаях говорить «нет». Всегда — «да».

(Это же только человек — честный воин, с большой буквы и не как все — способен рубануть по пальчикам из любовной могилы, которые царапаются, лезут, уцепиться пытаются, жить хотят. Лиса рубануть не может. Жалко ей. Что ж с неё возьмёшь: она же — подлая.)

«Ну что ты, не плачь, я ещё с тобой поживу», — говорит.

И вот ребёнок перестаёт плакать, и встаёт с постели взрослый человек, и в глазах его степь. Тёмная, тысячелетняя… «Моё», говорит, «моё», «никому не отдам», и тянет тебя эта безымянная, не различающая тебя, но внимательная к твоим движениям сила — в дырку, в душную человечью нору. Глядит пристально. Наблюдает. Стережёт.

За дверьми — хозяйство, укоренённость, родня, пёс цепной лает. У тебя — за плечами — ничего. Окно одно. В окне — луна. А хотелось бы — жаворонка, мышку. В небе — полетать. Но не тут-то было.

Хвать тебя за горлышко, перехватил за холку: вот тут летать — полезно (показывает на постель), а вот тут — нет. Не полезно.

И опять глазами тёмными смотрит. А в них бездна.

(Эта бездна — у них любовью зовётся. Тупая, жаркая, злая, аж дрожь берёт.)

Висит лисичка — за холку схваченная — вниз головой. Ботинки хозяина рассматривает.

— Я люблю, когда я у тебя один и ты у меня одна, — лисе говорят.

Лиса послушно кивает. Хотя сама и не навязывалась.

(При этом у человека корова в хлеву мычит, дети чужие за стенкой визжат: справное всё же хозяйство, с цветочками.)

— Но и это ещё не всё, — продолжает настаивать человек (степь же, она, оказывается, разговорчивая). — Мне нужна только правда. Никогда не лги мне. Ложь разлагает. Запомни это. Бабах, приехали.

Извернулась, цапнула за руку, вырвалась, на пол брякнулась, в стойку встала (задом к углу, пастью к говорящему):

— Правду хочешь? Так ты же знаешь её, правду-то… Лучше меня знаешь. При твоей-то чувствительности. Оттого и плакал. Или, может, ты плакал, что тебя блохи замучили?

Молчит.

Опять начинает плакать.

— Хорошо, — говорит лиса с закипающим раздраженьем. — Хочешь свою поганую правду? Возьми ее: не люблю я тебя.

— Нет, — отвечает, плача. — Любишь. Потому что я знаю, что у тебя любовь ко мне — есть. Я её чувствую. Когда её не станет, я уйду. Или тебя прогоню.

(Прогонишь, ага, как же… А внутри — у лисы пустота.)

— Ок, — говорит, — есть.

Ложится обратно в постель, сворачивается в крендель и вылизывает себе четвёртый хвост.

А пес человека за дверью заливается злобным лаем. Даром что трахнутый на голову кобель. Но чует. Давно его усыпить надо. Ненавижу его.

Каждый человек для другого человека учитель (это мне тоже одна китайская чернобурка сказала). Я недавно лишний раз в этом убедился. — Будешь любить меня? — спросил лис. — Буду, — ответил путник.