Александр Тюрин - Тринадцать уколов

Через полчасика, когда проводник заглянул в билеты и выдал сырое бельишко, я был готов к сновидениям. Расчленил влажную кучку, расстелил и случайно скользнул взглядом по дядьке.

Вначале показалось, что померещилось. А потом. Боже ж мой!

Передо мной сидел доктор Лапеко, который выложил на столик накладной нос, «лысый» парик, защечные прокладки и чему-то радовался. Потом еще показал мои складные ножи и тогда его улыбка доплыла до ушей. Можно, конечно, сейчас рвануть по проходу с воем: «Рятуйте, люди добры». Но, во-первых, проклятый доктор запросто опередит меня, прыснув газом или просто ударив для «иммобилизации» по затылку. А во-вторых, как я стану доказывать проводнику вредность своего попутчика. Изменением его физиономии? Только вот, когда полутрезвый проводник наши билеты проверял, разглядывать какую-либо рожу он и не собирался. Он и так стошнить боялся.

– Ну как самочувствие, больной? – поинтересовался доктор Лапеко.

– Что ж вы раньше-то не спросили про самочувствие, когда я только в поезд сел? Личину, понимаешь, чужую напялили. Не солидно.

– Я берег вашу психику, Борис. Даже сейчас вы имеете довольно бледный вид.

– Слушайте, доктор, или как вас там, пропишите мне витамины и отойдите от поезда. Именно ваше присутствие портит мою нервную систему.

– А то, что надо вернуть денежки за три лишние ампулы, вас не беспокоит, больной?

– Пожалуй, вы могли бы, неуважаемый айболит, забрать вашу отраву в самый первый день, хоть три ампулы, хоть все тринадцать.

– Но они же, Борис, принесли вам столько пользы. Четыреста «штук» в подарок получить – от нашего стола вашему! Неблагодарный вы. Остается вам только повторить слова вождя: «Благодарность – собачье чувство». А не боитесь, что потом стыдно будет?.. Я же могу спасти вас от неизбывного стыда. Надо только уплатить за три лишние ампулы двести тысяч. Мне по силам было просто изъять эту наличность у вас, например, возле Любашиного дома, но я ведь стремлюсь к идеалу.

– Хороший у вас идеал, полезный – половина собранной чужими руками суммы!

– Именно что половина, именно что моими руками. Я реализую свое право на справедливое вознаграждение.

Половину хочет взять гад. И дело мое издательское порушить, и превратить меня в соучастника. Надо бы потянуть время.

– Вы лучше, доктор, скажите, как узнавали обстоятельства моих поездок. В первый раз вы позвонили и случайно для себя услышали мое ценное бормотание? Угадал ведь я. А во второй и третий разы?

– Точно так же. Звонил в нужный момент. Вы, прежде чем сделать инъекцию, задергивали шторы – я же все видел, не сходя с кресла. Ваши мозги были так чудесно расторможены благодаря сцеволину. Вы были по-настоящему раскрепощенной личностью… Кстати, чтобы помочь вам разобраться с Любой, я унизился до заурядной слежки – хотелось оградить вас от превратностей судьбы. Ладно, давайте делиться. Ведь я сейчас проявляю лучшие гражданские свойства: стремление к равенству и социальной справедливости.

– Когда это касается чужих накоплений. Вы, я смотрю, верный ленинец… Значит так, делиться я с вами не буду и соответственно не тороплюсь стать соучастником мокрых дел. Но даю вам возможность унести ноги, доносительство не относится к числу моих хобби.

Почему я так отважно высказался? Это произошло автоматически, что-то изнутри воспротивилось предложению доктора. Впечатление было такое, что меня скрепила невесть откуда взявшаяся стальная арматура.

– Вы, Борис, действительно полноценный соучастник. Разве вы не желали скорой кончины всем четверым свежеупокоившимся особам? Так что мой лавровый венец вполне делится пополам.

– Даже если так, то желания уголовно ненаказуемы, господин Лапеко.

Не имея разумных доводов, доктор стал выступать в роли духовной оппозиции.

– Но желания – уже грех. Я, как добрый волшебник, материализовал ваш грех – искупляйте на здоровье… Ага, мы не способны к нравственному очищению. У нас только страх и ужас за убогую писательскую карьерку. Неужели нам неведомо, что Толстого с Булгаковым мы не будем напоминать даже в темное время суток? Хотя первый гений уже никому не интересен, а второго лет через десять станут любить только авторы учебников. Мы же выскользнем из памяти читателя, как только перестанем раздражать его зрительные рецепторы… Да, вы все-таки очень приземленный тип, Лямин.

– А вы очень утонченный. Особенно, когда ножом под ребрами ковыряете, – огрызнулся я.

– Тогда поговорим на земном языке, но без всяких грубостей. – Доктор достал из кармана пистолет системы Макарова, тот, который сейчас можно приобрести на любом углу за сорок «штук». Затем, посвистывая, навинтил глушак на ствол.