Александр Тюрин - Тринадцать уколов

Допустим, докторишка позвонил, когда я представлял, что простреливаю насквозь Гасан-Мамедова. Вероятно, я даже способен был на вопросы отвечать. Едва стадия губительных видений у меня кончалась и наступал спокойный отруб, доктор, как бы получив от меня все инструкции, принимался устраивать свои мокрые делишки. А термос он мог мне подсунуть, когда я ранним утречком спускался по темной лесенке и хватался за все, что ни попадя.

А разве доктору не надобятся деньжата? Возится же он со всякой химией, которая бьет по мозгам. Сам нюхает, пробует, ищет, что покайфовее.

Я в расследовательском порыве разбудил художника, он мне всю правду и срезал: «Доктор твой – жалкий наркоман. Если сел он на иглу, то потребности его организма таковы, что монеты требуются постоянно, без всякого перерыва. Кстати, поскольку ты явно выберешься из этого говенного заведения, оставлю я тебе телефончик одной художницы. Она из моей секции арт-нудистов. Стремно живописует телеса, от мускулов до внутренностей. Это тебе пригодится, ты ж говорил, что у тебя нелады с оформлением книжульки.»

Утром я всю свою догадку Илье изложил. А к вечеру наступила победа. Когда оперативники стали подъезжать к дому доктора Лапеко, тот оперативно удрал, сломав по дороге челюсть одному неповоротливому прохожему. Между прочим, медработник проживал на моей же улице, через дорогу наискось, и мог, не слезая со стула, наблюдать мое окно. У гражданина Лапеко в логове и «травка» произрастала, и валялись ампулы со следами такой серьезной штуки как ЛСД, и в баночках всякие химикалии плескались, которыми он Владиславского угробил, и стояли башмаки с теми самыми подметками, что запечатлелись на месте кончины Гасан-Мамедова и Сухорукова. И даже обнаружился родной брат того термоса, который обыграл в игре «смерть-жизнь» молодого бизнесмена.

Отпустил меня Илья. Я пошел на все четыре стороны, а деньжатки мои милые как отдыхали в сейфе, так и остались лежать на левом боку – ничего с ними не случилось. Завтра надо оказаться в Москве, сменять наличку на безналичку, чтобы затем перечислить деньги в типографию. А сегодня стоит навестить ту самую расхудожницу из секции арт-нудистов.

Особа с интересным ртом отворила дверь. Я заговорил о Петрухе (том живописце, что за голую задницу томился безвинно в КПЗ). Когда хозяйка разместила меня в кресле, я стал толковать о своих делах. Потом попробовал узнать, в чем она мастерица, и мне ее творчество в стиле критического некрореализма по нраву пришлось. Поэтому договорился я с художницей Любовью, что говорится, полюбовно. Через неделю она мне должна была выдать привлекательный жутик. Центральный образ на «крышке» – веселенький трупак в смокинге, обедающий другим трупаком.

Рассказываю я увлекательный сюжет и самые веселые сценки из своей книги этой самой художнице Любови, а она слушает как бы с интересом. Однако ноги ее, длинные и гладкие, приковывают внимание и мешают работе серого вещества, потому что сидит она на пуфике в коротенькой юбчонке. Художница была красива, особенно если смотреть снизу. Надо учесть, что с дамами я месяца три общался лишь в идеальной сфере и это уже стало приедаться. Такой срок истек с тех пор, как сбежала моя последняя телесная любовь, а чтоб давать объявления в газету: «Высокий красивый мужчина невзрачной наружности ищет напарницу для встреч-разлук», перо пока не поднималось.

Потому-то я от художницы как бы уехал, но все равно на привязи остался. Напало на меня дома острое сексуальное беспокойство и подозрение, что Любовь – мастерица не только в живописи. Я себя, конечно, успокаивал умничаниями на тему, что все приятности любви меж полами созданы лишь для того, чтоб процветала лженаука-генетика. Но помогло это слабо и пришлось себя утешать сцеволином.

Возникло из иглы видение, как никогда объемное, яркое и полное. Началось оно с того, что я вышел из дома с рукописью и отправился долгой дорогой к Любови на Гражданку. Люба-из-глюка не шибко удивилась моему появлению. Впрочем, повод-то у меня имелся – я ведь рукопись привез для лучшего понимания целей и задач. Художница откуда-то мигом выковыряла бутылочку, стала разливать и кромсать огурчики, пока я зачитывал кусочек из будущей книги. Я еще обрадовался, что в видении текст точно такой же, как в правдивой реальности.

«Где-то около трех ночи на тихой лондонской улице возле люка остановилось двое. В высоких рыбацких сапогах и длинных прорезиненных макинтошах.