Олег Борисов - Хейдер. Перечеркнутый герб Ланграссена

Весна решила не задерживаться с приходом на земли, вымороженные студеной зимой. Неожиданно рано яркое солнце щедро стало делиться благословенным теплом, обрушив жаркие удары на сугробы, пустив первые осторожные ручьи по оврагам. Птицы проверили на громкость свои голоса, радостно встречая каждый новый теплый день, нетерпеливо пережидая пока еще холодные ночи. Где-то под коркой мерзлой земли заворочались ростки первых цветов, готовые стремительно вырваться из заточения на свободу. Земля жадно впитывала живительную талую воду и пробуждалась, собираясь с силами перед жарким летом.

Теплый ветер играл с густыми камышами над Стинкадскими болотами. Ласковою рукою он теребил сияющие серебром волны пушистых метелок, шумел в зарослях и завывал вечерами среди пока голых сучьев редких деревьев. Гонял рябь на широких черных водных зеркалах, пускал озорных зайчиков в протоках. Скоро бездонная трясина сбросит морок сна, покроется зеленым ковром кувшинок, заполонит небо бесконечными стаями уток и гусей. Но пока она еще дремала, выставив напоказ свои голые острова, накрытые ноздреватым серым снегом, грузно сползающим ближе к холодной воде.

Хрустнул камыш, и на берег глубокой протоки выбрался оборванец. Смертельно уставший мужчина, замотанный в окровавленные тряпки. С трудом опираясь на суковатую палку, раненый оглядел преграду и прохрипел:

— Сейчас… Сейчас… Только передохну и поплыву дальше… Да… Прямо сейчас…

Без сил опустившись в снег, Хейдер уткнулся лбом в скрещенные руки. Казалось, что ветер качает его, как камыш за спиной…

Когда неделю назад он открыл глаза, то увидел над собою лицо наемника с кровавой коркой на порезанной щеке. Одетый в чужие доспехи, липовый «солдат» быстро обыскал убитого им Сэвинделлера. Вернувшись назад, порылся в сумке и достал тряпье:

— Скидывай кольчугу, надо тебя перевязать.

— Почему… — только и смог просипеть бастард.

— Потому что Рэдда Каменный считает твоего отца настоящим ублюдком. Уж не знаю, чего они не поделили, но мой хозяин решил сохранить тебе жизнь. И просил присмотреть за тобою в походе.

— А…

— Не знаю, что ему взбрело в голову, но я свой долг выполнил. Не смогу вывести тебя отсюда, так хоть жизнь спасу… Давай вставай, скоро тут будут остальные… Пойдешь здесь, краем протоки, я укрою следы. Седого сброшу с другой стороны, туда же постараюсь направить погоню. Сам понимаешь, какое-то время я смогу сойти за своего. Потом надо будет и о собственной шкуре позаботиться. Вот сумка, тут остатки еды, все, что смог собрать…

Еле стоя на ногах, Хейдер сделал шаг, другой. В боку нестерпимо болело, но повязка на время остановила кровотечение и дала возможность попытаться бежать дальше. Или не бежать, а брести…

Наемник закончил скороговоркой:

— Остров обшарят. Поэтому — сгреби плавник, камыш на той стороне и плыви дальше, в глубь трясины. Там сможешь отлежаться денек. И двигайся на юг. Сооруди плот из камыша, старайся зря в воде не сидеть, умрешь… И постарайся больше не попадаться кому-либо на глаза. Исчезни, растворись на южной границе. Только в этом твое спасение… Давай, не медли!

И бастард побрел вперед, с трудом протискиваясь между камышами, черпая мокрыми сапогами ледяную воду. А за его спиною нежданный спаситель маскировал следы, лихорадочно метался по изрытому снегу… Он сбросил в воду убитого командира наемников, даруя одинокому воину шанс на спасение — крошечный, как слеза жестокой Комбрены.

С огромным трудом поднявшись, Хейдер вытянул за истрепанную веревку самодельный плот. Медленно спустил его на воду, кряхтя забрался сверху, притопив ненадежную плавучую конструкцию. Воткнув перед собою палку, мужчина сжал в руках жалкое подобие весла и медленно направился по открытой воде на запад, в сторону мрачных кряжей Огаттеслутас, с каждым днем все ближе вздымающих свои заснеженные пики.

Проводив странного гостя бусинками глаз, на тонкую травинку вспорхнула крошечная птичка. Выдав недовольную отповедь незваным чужакам, пичуга стала расспрашивать соседей об их делах. Вскоре над черной водою вновь разнесся птичий гомон, вечный, как сама жизнь…

Жаркое солнце полюбовалось на ручьи, избороздившие сугробы, и довольно засобиралось на покой, одарив напоследок теплом жалкого беглеца. Человека, потерявшего несостоявшуюся армию. Человека, чье имя родные и близкие выговаривали с ненавистью, а захваченные в плен крестьяне с мукой выкрикивали под раскаленным железом палачей. Человек, которого похоронили во второй раз. И который никак не желал умирать, медленно пробираясь через топи болот на запад, к негостеприимным стенам Ока отверженных. Туда, где в недрах скал спряталась сама смерть…