Татьяна Минасян: Страшная и ненужная

— Я первый в душ схожу, ладно? — спросил он поспешно, пока Лавиния не предложила ему сделать это вместе. Но это оказалось излишней предосторожностью.

— Хорошо, — отозвалась Лавиния. — Но только попробуй потом не дождаться меня и заснуть!

— Что ты, ни в коем случае! — Синтр захлопнул дверь и открыл посильнее воду.

Уж что-что, а заснуть он сегодня точно не сможет — в этом у него не было никаких сомнений. Он присел на корточки перед ванной, взялся руками за ее край и прижался к нему лбом. Кажется, только теперь ему окончательно стало ясно, что все сегодняшние события происходят на самом деле и что он действительно доживает последние часы своей жизни, только теперь, навсегда попрощавшись с любимыми детьми, он понял и прочувствовал это всем своим существом. «А ведь Хэлл и остальные уже наверняка все сделали, — подумал он отрешенно. — Им больше не страшно, они не будут еще несколько часов ждать смерти, а потом мучиться… Может, нужно было все-таки взять ту таблетку? Нет, — он оторвался от ванны, встал на ноги и начал быстро раздеваться. — Ты, Синтр, все сделал правильно. Нельзя было ее брать. У твоих подопытных мышей, на которых ты испытывал передозировку этой красной гадости, возможности избежать боли не было. Так, может, то, что случилось с тобой — это наказание за их мучения?» И, встряхнув головой в тщетной попытке разогнать давящие на него со всех сторон мысли о смерти, он залез под душ. Надо было поторопиться, пока у него еще есть время, пока он еще не чувствует никаких симптомов отравления… Надо выжать из оставшихся у него часов как можно больше, чтобы Лавиния навсегда запомнила эту ночь…

…Синтр открыл глаза и сразу же снова зажмурился от оранжево-красного света недавно взошедшего, но уже довольно яркого зимнего солнца, лучи которого пробились через щель между занавесками и проложили на одеяле горячую огненную «тропинку». Прислушавшись к себе, алхимик удивился собственной живучести — он все еще чувствовал себя здоровым, хотя и несколько ослабевшим, несмотря на то, что по его расчетам, первые признаки отравления уже должны были проявиться. А вот вторая новость была менее приятной: Лавинии рядом не было. Значит, уже встала. Значит, придется завтракать у нее на глазах, а потом собираться на работу и прощаться — и снова прилагать кучу усилий, чтобы она ни о чем не догадалась. Но он не успел даже встать с постели — дверь комнаты внезапно отворилась и в спальню вошла Лавиния.

— Уже не спишь? — она села рядом с ним на кровать.

— Сколько времени? — спросил Синтр.

— Почти десять, — Лавиния взяла его за руку и встретилась с ним глазами. — Дети уже ушли в школу, мы одни. Рассказывай, что вчера случилось. Синтр никогда не понимал, как его жене удается говорить одновременно и с просительной, и с требовательной интонацией. Но одно он за годы семейной жизни усвоил точно: если Лавиния заговорила таким тоном, не подчиниться ей он не сможет. И теперь он мог лишь радоваться, что когда-то она тоже изучала алхимию и до рождения детей работала с ним в одной лаборатории — и поэтому ему не составило никакого труда объяснить ей, какое зелье они готовили накануне и к чему должно было привести его бурное выкипание. А Лавиния обошлась без долгих расспросов, уточнений и заранее обреченных на провал попыток «что-нибудь придумать».

— Неужели совсем ничего нельзя сделать? — только и спросила она, когда Синтр закончил свой рассказ. Он молча покачал головой, и она, протянув к нему руки, с силой прижала его к себе. Алхимик уткнулся лицом ей в плечо, и почувствовал, как она мелко дрожит — и, одновременно, понял, что такая же дрожь бьет его самого.

Несколько минут спустя Синтр все так же лежал в кровати, закрыв глаза и держа Лавинию за руку, а она гладила его свободной рукой по лицу. Он знал, что будет так лежать и дальше, все оставшееся ему время, а она не отойдет от него ни на шаг и будет так же гладить его, пока все не закончится, а может быть, даже дольше. И уже не жалел, что не успел уйти из дома. Дети его не увидят, они вернутся из школы, когда все уже будет кончено. А Лавиния, по крайней мере, не будет винить себя за то, что, когда он умирал, ее не было рядом — она будет уверена, что сделала для него все, что могла. А значит, и он до самого последнего мгновения будет знать, что все сделал правильно. Где-то невообразимо далеко, за ведущей в коридор дверью, вдруг звонко и настойчиво задребезжал колокольчик. Синтр и Лавиния вздрогнули.

— Не ходи, — по-прежнему не открывая глаз, попросил алхимик. — Нас нет дома. Но Лавиния уже встала с кровати, в последний раз погладив его по руке: