Постепенно голубоватый глобус внизу стал увеличиваться в размерах, обретать очертания материков и океанов, детали рельефа в зримой трансфокации всевидящего разумного проникновения, независимого от ограничений, налагаемых бессознательно рассудочным восприятием действительности.
Теперь Филипп мог рассмотреть, как неподалеку от монастыря, где расположилось его коленопреклоненное тело, у источника в долине Трех висельников купеческий караван понемногу собирается в путь. Готовится на кострах пища, взнуздываются мулы и лошади, работники проверяют поклажу.
Ирнеев явственно видел, что у одного из купцов в седельной сумке покоится черная книга — "Гримуар Тьмы и Света". Ясно было ему и то, почему и как за опасным чернокнижным грузом идет жестокая охота.
Очевидно, это наперехват каравану в соседней долине скорым волчьим шагом стелятся по земле желто-серые плащи магометанских убийц-ассассинов. Видимо, предрассветный мрак им не препятствует.
С противоположного направления, не разбирая поводьев и ночного пути, к источнику скачет угрюмый всадник в черных с золотом доспехах. Его оруженосцы отстают, а пехота и челядь тащатся далеко позади.
Их всех, тех, кто копошится и суетится там внизу, сообразил Филипп вскоре, должно быть, лично встретит дон Фелипе Бланко-Рейес.
"Ага! И скажет он им пару нежных и трепетных слов."
Также подумалось: "как мы туда перенесемся, хотелось бы знать, во плоти, к тем Трем висельникам? И кого наш дон Фелипе там дополнительно повесит?"
"В свое время ты это, возможно, узнаешь и увидишь, рыцарь-неофит. Господь наш Вседержитель стоит неизмеримо выше слепящего сатанинского полуденного света и дьявольской полночной темноты".
"Предполагаю: до того рыцарю Благодати Господней надлежит помочь отцам инквизиторам в монастыре Сан-Сульписио. Довольно скоро нас пригласят к содействию".
"Господь нам даровал предзнание, о мой далекий и близкий последователь, возможно, отпрыск нашей благороднейшей фамилии".
Спустя несколько минут, проведенных в обоюдном дружелюбном молчании и в молитвенной медитации, в келью настойчиво, но осторожно постучали. Потом еще раз, пока в приотворенную щель не сунулись крючковатый нос и дико косящий нагловатый левый глаз. Вслед за ними все так же в профиль, вкось по миллиметру стали протискиваться сучковатые клешнястые лапки.
Затем между дверью и косяком впритык прошла клиновидная голова в монашеском капюшоне. В конце концов деревянные плечи в сутане скорчились в углу кельи и сложились угольником в скрипучем шутовском поклоне.
Человечек в углу чем-то смахивал то ли на контрафактного советского Буратино, то ли на законного итальянского Пиноккио, дожившего до глубокой старости и поступившего в монастырь замаливать грехи плутовской молодости. Но, в чем Филипп был совершенно уверен, пронырливое столярное изделие нисколько не раскаивалось в содеянных мошенничествах.
"Чурбан, он и есть жуликоватое полено. Как ни назови, бревно останется деревом."
— Брат Хайме, ты пришел убедиться, не силою ли Вельзевула я изгоняю бесов земли и воды, огня и воздуха? Разве может Сатана разделиться в земном царстве своем, коль скоро право на разделение мне тоже даровано Благодатью Господней?
— Сухое дерево хорошо горит, однако я не подвержен испепеляющему огню твоего пламенного взора, брат Фелипе. Епископ сомневается в твоих полномочиях, впрочем, как и я, смиренный раб моего Всевышнего и апостольских предстателей его на грешной земле.
— Сухие ветви просят сотворить знамение?
— Прошу не отказать нам с епископом в этой невинной просьбе. Или безотлагательно добейся чистосердечного признания от той беременной ведьмы, богохульствующей перед Святейшим трибуналом.
— Неверующим несть спасения, брат Хайме. Стань своей судьбой.
Не вставая с колен и не оборачиваясь, дон Фелипе коснулся рукояти жертвенного кинжала. Одновременно за его спиной послышался глухой треск, сменившийся грохотом, как если бы кто-то шарахнул на каменный пол вязанку хвороста.
Любознательный Филипп Ирнеев от третьего лица следил, как трещит, быстро складываясь в безобразный ком, скрюченная фигура горбатого монаха. И скомканное монашеское одеяние падает на пол с деревянным стуком.
Не столь любопытный Фелипе Бланко-Рейес приподнялся с колен, неспешно отряхнул рясу, педантично поправил складки и только потом прошел в угол, чтобы кончиком кинжала отбросить в сторону черную с белым сутану, расстеленную на полу. Чертову дюжину сухих веточек — видимо, все, что осталось от горбуна, — дон Фелипе кропотливо собрал, перевязал радужным шелковым шнуром и небрежно сунул в карман рясы…
Читать дальше