Юрий Нестеренко - Дар

— Двадцать шесть, — тихо ответил правитель. Он всегда относился к своим обязанностям добросовестно и был знаком с материалами дела. Сейчас она выглядела безобразной старухой, но на самом деле ей было двадцать шесть. И еще полгода назад она была красавицей.

— И каким же золотом ты надеешься расплатиться за это? — единственный глаз окатил его ледяным презрением. Затем узница отвернулась и замолчала.

— Не думай, что мне легко, — сказал правитель. — Вступая в сделку с нечистой силой, я навеки гублю свою душу! Это похуже, чем истерзанное тело…

— А знаешь ли ты, что стало за эти месяцы с моей душой?! Когда-то я верила в добро и красоту, в человеческий разум и во всю прочую высокопарную чушь. Теперь в моей душе не осталось ничего, кроме ненависти. И этого последнего тебе у меня не отнять.

— Да, я понимаю. Ты ненавидишь инквизиторов. Ненавидишь меня. Но подумай о тысячах горожан, которые ни в чем не виноваты. Подумай о таких же девушках, как ты, которые достанутся на потеху варварам…

— Эти твои невинные горожане и горожанки написали на меня донос. Лжесвидетельствовали в суде. И с удовольствием, как они уже делали не раз, пришли бы полюбоваться, как меня заживо сожгут на костре во имя Спасителя, любящего и милосердного. Так вот пусть он их и спасает. Во всяком случае, иное с его стороны будет свинской неблагодарностью — вы ведь уже принесли ему больше человеческих жертв, чем самому кровожадному языческому богу!

Архонт долго молчал. Затем решился.

— Хорошо, — сказал он. — Утоли свою ненависть. Обрушь чуму на город.

— Что-что? Видишь ли, после того, как мне проткнули ухо железной спицей, я стала плохо слышать.

— Все ты слышала! С моей стороны условия прежние. Но пусть жертвами твоего колдовства станут не варвары, а горожане.

Кажется, впервые с начала беседы узница была озадачена.

— Но… тебе-то зачем это надо? — пробормотала она.

— Город падет. Это неизбежно. Тогда варвары убьют мужчин, изнасилуют женщин, угонят в рабство детей. Уцелеют считаные единицы, да и тем останутся разграбленные развалины. С другой стороны, даже во время самых страшных эпидемий чумы гибнут не все. Может, половина, в худшем случае две трети. А варвары не осмелятся войти в чумной город. Они убегут от наших стен, не тронув ни единого черепка.

— Меньшее зло.

— Да.

— Вижу, ты действительно все рассчитал… Кроме одного. Если бы я могла это сделать, уже бы давно сделала! Но я уже сказала — я никого не убивала. Я невиновна.

— Ты напустила порчу на своих соседей и их гостей!

— Вольно ж им было экономить на свадебном пиршестве и покупать несвежую рыбу. Я тут ни при чем.

— Ты же сама в этом призналась! Влекомая чувством зависти…

— Архонт, ты действительно настолько глуп? Я бы очень хотела послушать, в чем признаешься ты, если с тобой проделать хотя бы четверть того, что добрейшие служители вашей веры делали со мной!

Правитель не нашелся что ответить. Эта ведьма действительно очень упорно стояла на своей невиновности. Обычно еретики раскалываются уже на первом допросе, максимум на втором. Она продержалась несколько месяцев. Хотя в конце концов все-таки призналась. Ее должны были сжечь еще несколько дней назад, но из-за нападения варваров всем стало не до этого.

— Но ведь ты действительно отвергаешь истинную веру, — произнес архонт наконец.

— У вас под стенами сейчас стоят десятки тысяч тех, кто ее отвергает. Как по-твоему, сколько из них умеют насылать чуму?

— Я… я не знаю, — пробормотал архонт. — Может быть, ты пытаешься набить себе цену. Может быть… может, говоришь правду. Но у меня нет выхода. И у тебя тоже. Мое предложение ты знаешь. Сделай, как я сказал, — и ты получишь свободу и богатство. Если же нет — ты приговорена к смерти и будешь сожжена на костре. На это у нас времени еще хватит.

— Мой приговор сгорел, не так ли? — криво усмехнулась узница.

— В условиях военного положения мне ничего не стоит выписать новый. Да и потом, какое значение имеют все эти формальности, если мы всё равно все погибнем?

— В самом деле. Но, к нашему общему сожалению, — она вновь продемонстрировала в усмешке выбитые зубы, — я не могу наслать чуму на город. Действительно не могу.

— Тогда зачем ты спорила со мной? Почему не сказала сразу?

— У тебя плохо с памятью, архонт. Я сказала об этом пять месяцев назад. Но мне почему-то не поверили.

— Я и сейчас тебе не верю.

— Дело твое.

— Тебя сожгут. Сегодня же.

— Меня сожгут за то, что я не умею напускать порчу? Воистину, логика никогда не была вашим сильным местом.