Владислав Русанов: Приключение в старом замке

«Успеть бы выстрелить хотя бы раз, а там…»

Не успел.

Всколыхнулся от быстрого движения сырой, затхлый воздух, коснулся ветерком щеки. И в тот же миг сильные пальцы стальным капканом сомкнулись на его запястье.

— Не вздумайте палить, — касаясь уха усами прошептал Пашутин. — Рикошетить начнет — сами себя посечем.

Француз с ужасом ощутил, как оружие, несмотря на отчаянное сопротивление, покидает его пальцы.

— Стойте спокойно, — по-прежнему на ухо присоветовал гусар. — Я все улажу.

Грохнул выстрел. Как всегда в замкнутом помещении, подобно удару кувалдой по темени. Едкий запах дыма ворвался в легкие, разлитой желчью запершил в горле. За ним последовал второй выстрел, потом еще и еще. Пули со чмоканьем впивались в мореный дуб и вязли в нем. Гулкое эхо металось по каменному мешку, грозя разнести непрочную скорлупку черепа.

Наконец стрельба прекратилась.

— Двенадцать зарядов. Не слукавил князенька, — сквозь колокольный гул, с трудом покидающий затуманенный рассудок, донесся до Водемона голос ротмистра.

И стук кулака по тяжелой створке.

— Эй, Йозас Янович, открывайте. Ничья у нас.

— Да сдохните там оба, — донесся приглушенный преградой рык Будрыса. — Зря пули порастратили. Могли быстро помереть. Теперь будете дольше мучаться.

Тирада была произнесена на французском. Верно, для того, чтобы и Водемон ее понял.

— Вот дерьмо, — не по-джентельменски отреагировал он, соскальзывая спиной по холодной осклизлой стене прямо на пол.

— Мягко сказано, Шарль, — заметил Пашутин.

Шум от выстрелов уже попустил и обостренным слухом француз различил, как его товарищ по заточению пробует на прочность перекрывавшую западню дверь.

— Не поддается. На совесть делали. Видно старые мастера еще.

— Что же теперь будет?

— Что-нибудь придумаем, — произнес гусар с присущим этому роду войск оптимизмом. — Вы меня видите?

— Да где там. Темень — хоть глаз выколи.

— А так?

Шорох шагов.

— О! Кажется, что-то вижу. Слабые контуры. А вот еще… Бог мой!

В полуметре от своего лица Водемон различил зеленоватые отблески двух звериных глаз и торопливо перекрестился, вспомнив о своем католическом крещении.

— Значит, видите? — с нажимом повторил Пашутин.

— Что это с вами, Николя?

— Это отсвечивает в моих глазах та малая толика света, которая проникает к нам вон из той дыры прямо над вашей головой. Приглядитесь.

Оглянувшись, Шарль заметил едва различимое пятно, чуть-чуть более светлое, чем окружающая тьма. Однако после моментального ощупывания дыры радость быстро улеглась. В лаз не протиснулся бы и семилетний ребенок.

— Ну, какой никакой, а шанс на спасение, — локоть ротмистра коснулся плеча француза, который инстинктивно дернулся в сторону.

— Понимаю, понимаю, — мягко проговорил Николай Андреевич. — Вас интересует, почему у меня светятся глаза в темноте?

— Да, — кивнул Водемон, пытаясь сглотнуть пересохшим горлом.

— Не самое подходящее время и место для исповеди, но да раз уж мы все едино в одной лодке… Я — оборотень, Шарль.

— Вервольф? — просипел француз, пытаясь силой воли заставить себя не броситься в противоположный угол.

— Да нет, берите выше. Я — оборотень-универсал. В отличие от стихийных банальных, так сказать, оборотней, героев страшных легенд.

— А это… Это как?

— Я не перекидываюсь в полнолуние в волка и не бегаю в таком виде за крестьянскими девками по окрестным лесам. Так же не перекидываюсь и ни в кого другого. Спонтанно не перекидываюсь.

— Так какой же вы оборотень?

— Самый натуральный. Я могу оборачиваться по своему желанию или по назревшей необходимости, а уж никак не в зависимости от фаз спутника Земли. И если вы хотите выбраться отсюда живым, вам придется потерпеть меня таким, каков я есть.

— Ничего не понимаю…

— Тогда послушайте. Пока я буду готовиться, — послышался шелест снимаемого с плеч кителя. — Вам хорошо знаком русский фольклор?

— Да нет, не очень…

— О времена! — теперь в голосе гусара слышалась легко различимая ирония. — Каждая институтка в России цитирует запросто французские куртуазные романы, а героический эпос русского народа не известен даже самым образованным людям старушки Европы.

— Я конечно, виноват, но…

— Да полноте вам, ни в чем вы не виноваты, — смешок, на пол шлепнулись сапоги, легонько звякнув тупыми репейками шпор. — У нас в стране былины известны тоже далеко не всякому, мнящему себя интеллигентом. Но нас, в частности, интересует лишь определенный цикл сказаний. А именно — о Вольге Всеславьевиче.