Юлия Латынина - Дело о пропавшем боге

– Что вы все-таки хотите сказать, Шаваш?

– Я не сказать хочу, я хочу спросить! Ведь у вас, инспектор, глаза и спереди и сзади! Нан! Вы были в желтом монастыре, вы толковали с желтыми монахами. Что это за люди? Почему их так много в этом году в Харайне? Что, отец Лиид – это исключение или правило? Ведь вы тоже не верите в ясновидение, Нан. Что они сказали вам такого, что вы тут же поверили их словам о ночных прогулках гостей, и тут же – стали подозревать отца Лиида?

Я думаю, Нан, вы поверили, что этот желтый монастырь обладает силой, и это недобрая сила.

И сегодня, Нан, когда я ходил вслед за процессией, я понял, что имеют в виду, когда говорят, что в Иров день Золотой Век возвращается на землю. Обычный Иров день, – лишь подражание тому, что может и вправду совершиться именем Ира.

Боги вредны, кроме как в виде статуй! Ир – инородное тело в империи. Это безопасно, когда государство стабильно, это смертельно во времена смуты. Даже мелкий судейский чиновник господин Бахадн чует это и твердит, что нынче именем Ира народ не успокаивают, а смущают.

Я не верю в богов, Нан, – но желтый монастырь обладает неведомой силой. Эта сила слишком настоящая для силы сверхъестественной, слишком прагматичная для силы духовной. И я думаю, Нан, вы это тоже поняли, но не решаетесь почему-то об этом говорить.

Шаваш замолчал. Нан, облокотившись на стол, рассеянно листал лежащие перед ним бумаги.

– Вы мало спали последние дни, Шаваш, – наконец сказал он, – а сегодня много гуляли на солнцепеке. Я бы посоветовал вам выспаться – и перестать винить в том, что происходит в империи, неведомые внешние силы.

Шаваш молча и укоризненно глядел на Нана. Нан почувствовал, что краснеет.

– Вы, Шаваш, всегда говорили, что не верите в чудеса, потому что без них – все проще. Так вот – проще верить в чудеса, чем в опасность, исходящую от желтых монастырей.

– Ну что же, – сказал Шаваш, – я, пожалуй, отправлюсь отсыпаться. – Он поклонился и пошел к двери, но у порога внезапно обернулся.

– Знаете, Нан, – сказал он, – я, по-моему, не до конца был прав, решил, что вы стоите на стороне Айцара. Но если вы считаете, что желтый монастырь Харайна безобиден, – то я тоже буду так считать.

Когда завечерело и чинные утренние торжества превратились в беспорядочный праздничный гомон, Нан отправился в монастырь. Ворота его на этот раз стояли широко распахнутые, анфилады пустых залов вели к пустой главной целле.

У цветника, разбитого слева при главном входе, на коленях стоял Бьернссон и копался в ящиках с рассадой. В такую жару только вечерами и сажать. Кроме него, в монастыре оставались лишь Келли и Меллерт.

Они поздоровались.

– Ну что, добились своего? – спросил Бьернссон, склонив голову набок и высматривая, как ловчее пристроить цветущий бархатец. – Ира не нашли, зато извели злодеев, разоблачили заговорщиков, пощадили невинных, покарали виновных… Или не покарали? Вы мне не объясните, о справедливый чиновник, почему господин Айцар жив и здоров, а араван Нарай – на том свете? Ведь он все-таки не замышлял расчленения столь дорогого вам государства…

Нан засмеялся.

– Я же вейский чиновник, как вы изволили отметить. Должен же я соблюдать традицию и судить не по закону, а по справедливости.

– Ну и чего же вы добились? – покачал головой Бьернссон. – На сколько вы отсрочили гибель этой системы? Все равно через пять, десять, двадцать лет с гор спустится новый Маанари, новый наместник разорит провинцию своей бездарностью, а новый араван – своим бескорыстием, леса переполнятся разбойниками, города – бродячими проповедниками социального обновления… Да, как вам, кстати, удалось провернуть сделку с разбойниками?

– Это не я, это Кархтар, – ответил Нан.

Бьернссон выразительно удивился.

– С чего бы это?

Нан пожал плечами.

– Кающиеся идеологи иногда каются до того еще, как их партия придет к власти.

Бьернссон аккуратно вынул из рассадного ящика каменную розочку с кубиком почвы, обросшим белыми волосками корней.

– Ну на кой вам нужно спасать все это дерьмо, – вздохнул он.

– На удобрение. Поля, господин садовник, удобряют дерьмом, а не человечьими головами.

И Нан зашагал прочь от цветника.

Полковник Келли глядел на экран в пустом кабинете. Картинка на экране тряслась и передавала, как умела, народное веселье.

– Ну вот и все, – сказал Келли, – и никакого сына Ира.

– И никакого сына Ира, – согласился Нан, опускаясь на резной стул и в свою очередь вглядываясь в экран. – И очень небольшая разница, если не считать того, что техника работает отлично.