Юлия Латынина - Дело о пропавшем боге

– А чем вознаградит нас император… за честную службу? – с едва заметной иронией обратился к Нану Ханалай. Пальцы его нервно покручивали конец повязки, закрывшей клейменый лоб.

– Всем вам будет даровано прощение, – ответил Нан, – и исправлены допущенные несправедливости. Поэтому те, кто хочет, вернется к прежней жизни. Но многие из вас привыкли к вольным порядкам. Ваши люди – большею частью простые крестьяне, которые умеют воевать и умеют обрабатывать землю. У меня есть полномочия на организацию новых военных поселений у Западных Гор; жители военных поселений сами себе чиновники, и те из вас, кто привык к независимости, может стать из главы отряда главой военной деревни.

Ханалай одобрительно кивнул. Его обширный лагерь кормился не столько от грабежа, сколько от госхранилищ соседних деревень. Он должен был защищаться от горских набегов и давно уже защищал от этих набегов за долю в урожае соседние села. Инспектор ничего не перекраивал: он предлагал лишь узаконить сложившиеся отношения ко взаимной выгоде правительства и разбойников.

– Волею случая, – заговорил Кархтар, – нам представилась возможность доказать на деле нашу верность императору. Чью же сторону мы примем: жестокого князя или честного чиновника? Будем мы драться против всей вейской империи или против горсти варваров-горцев?

Присутствующие единогласно предпочли справедливого чиновника – коварному варвару.

Напряжение за столом разрядилось. Советники заулыбались, принялись потчевать друг друга и Нана.

В углу искусно заиграли на цитре: мотив был тот же, на который поется «Спор ихневмона и кота». Матерый мужик в кафтане рытого бархату, глядя на Ханалая, грохнул по столу кулаком и сказал:

– Я говорил тебе, Ханалай, когда ты ел суслика в утренний пост, что такой грех не доведет до добра! Помяни мое слово, – кабы не этот грех, стал бы ты государем!

Нан усмехнулся про себя. Щедро заимствуя из идеалов империи, эти люди сами себя объявили справедливыми чиновниками – и слишком большая реалистичность идеала погубила их до, а не после бунта. Чем-чем, а идейными борцами разбойники не были. Они одинаково искренне винили чиновников и в своих несчастиях, и в своих преступлениях, но их агрессивность уходила корнями в их конформизм; почувствовав себя исключенными из социальной структуры, они принялись спешно ее воссоздавать внутри своего лагеря, у них не хватало воображения представить себе, что варвар может покорить империю и что они сами могут ее разрушить. У них была сила, но не было идеи. Идея была у Кархтара, и поэтому эти взрослые дети слушали с открытым ртом все сказанное им. А Кархтар счел, что столичный инспектор поступил по совести, отпустив его самого и приказав убить, чтоб не трепался, воровского ворожея Тайгета…

Ханалай приглушенным голосом уже отдавал распоряжения командирам отрядов. Нан выразил желание принять участие в боевых действиях, но Ханалай только покачал головой: вот убьют вас, и что нам останется от заслуженного помилования?

Маленький отряд во главе с Наном и Кархтаром быстро доскакал до реки, где в густых камышах их ждали лодки. Проезжая по лагерю, Нан вдруг понял, что именно показалось ему непонятным два часа назад: разбойники копали волчьи ямы и ставили главные заграждения не со стороны реки, за которой виднелись костры правительственных войск, а со стороны горцев.

Лодка бесшумно заскользила по воде: весла на всякий случай были обернуты ветошью. Кархтар уселся на корме, рассеянно перебирая в воде пальцами и слушая, как непотревоженно кричат лягушки.

– Неужели все так легко согласились? – тихо спросил Нан, садясь рядом.

– Я могу заставить их согласиться на все, что считаю нужным, – ответил Кархтар.

«Ого»! – подумал Нан про себя.

– А почему вы посчитали нужным поверить мне?

– Стоит ли менять существующее, – тихо ответил Кархтар, – чтоб создать на его месте то же самое? Мне не нравятся чиновники, которые делаются грабителями, – неужели мне из-за этого должны нравиться грабители, которые норовят стать чиновниками, едва их соберется достаточное число? Я научил их называть себя борцами за справедливость – а они от этого только перестали совеститься своих преступлений…

– Вы пришли к аравану накануне арестов. О чем вы говорили?

– Я пришел сказать ему, что больше так в провинции продолжаться не может. Что поступок наместника, самолично разоряющего деревни – это лучший повод для восстания. Я сказал, – мои люди поднимут в городе восстание, согласны ли вы их поддержать?