Виктор Косенков - Я – паладин!

Они проехали мимо. Прошли с десяток метров и замедлились, перейдя на шаг. Вскоре остановились совсем, смешались.

До настороженного слуха Леона донеслись странные слова. Будто бы говорили люди, но на таком языке, которого не знает никто в Империи. И голоса. Мальчик прислушался. Сейчас ему уже не казалось, что говорят люди. Что-то особое, животное было в голосах. Так звучит порой лес, который ломает осенний ветер. В этих звуках смешались скрип, стук и неумолчный шелест. Невероятная какофония!

Всадники разделились. Трое всадили в конские бока шпоры и погнали назад, к деревне. А двое осторожным шагом двинулись в сторону, где сидел Леон.

Мальчишка ползком вернулся к своему лежбищу. Накинул на шею суму, поднял на руки захныкавшую было сестренку. Уходить! Надо уходить!

Он не видел, как остановились совсем неподалеку двое в балахонах. Сошли с лошадей и принялись изучать дорогу через странное стекло. Один махнул рукой в его сторону.

Леон шел по ночному лесу осторожно. Не шумел, веток не ломал.

Пройдя навскидку чуть больше версты, мальчишка стал забирать влево, стараясь по большой дуге обойти преследователей, пересечь дорогу и уйти в другую часть леса.

С девочкой на руках идти было трудно. Вскоре Леон начал задыхаться.

Он уже не отводил ветви в сторону. Просто пригибался, если мог. Если нет, шел так, стараясь оторваться как можно дальше.

Он по-прежнему старался не шуметь, но получалось не всегда. Так что совсем не удивительно, что медведь, на которого выбрел мальчишка, уже стоял на задних лапах, настороженно ворча на незваного гостя.

Леон, увидев, на какого хищника его вынесла нелегкая, замер. И даже прекратил дышать.

Огромная махина, лохматая, лобастая, с когтями, более всего похожими на ножи, стояла перед ним, принюхиваясь и гулко рыча.

Сопротивляться такому зверю нечего было и думать. Бежать – бессмысленно, Леон хорошо знал, что медведь может догнать и лошадь. А уж по деревьям лазает так, что завидно становится. Встреча медведя и человека в лесу это всегда страшная игра, где проигрыш – смерть!

Спасти могло только одно. Зверь летом обыкновенно сыт. Еды много – корешки, ягоды. Однако мясцом подкормиться животное не откажется. И тут у Леона шансов было мало. На взрослого, да еще вооруженного человека медведь скорее всего не бросится, поскольку шансы оценивает здраво. Добыча вполне может оказаться не по зубам. А вот ребенок.

Медведь чужд морализма. Для него нет детей или взрослых, старых или молодых, для него есть только размеры добычи и то сопротивление, которое она может оказать. Ребенок сопротивления не окажет, а едой является привлекательной. Мясо у него мягкое.

Животная логика.

Но Леону повезло. Окажись на его месте взрослый – не сносить ему головы.

Медведь задрал оленя. Насытился и сейчас просто отдыхал у трупа, неспешно переваривая.

В этой ситуации взрослый человек рассматривался бы как конкурент, желающий одного – отнять еду. Ребенок такой опасности не представлял. А значит, имел шанс.

Медведь перестал ворчать. Опустился на четыре лапы. Тяжело выдохнул в сторону мальчишки.

Леон попятился, не спуская глаз с животного. Сделал пару шагов в сторону и очутился за стеной кустов, в которых зверь устроил себе столовую.

Еще несколько осторожных шагов.

Леон развернулся и побежал. Теперь ему было уже плевать на тот шум, который он поднимает, на ветки. Он прижал к груди Злату и несся по ночному лесу, надеясь только на то, что не напорется на острый сук и не свалится в какую-нибудь яму.

Он убежал достаточно далеко, когда позади раздался разъяренный рев.

Преследователи повстречали мишку.

Утро застало Леона пробирающимся по лесу.

Сестра умаялась и спала теперь в кульке за его плечами.

Мальчишка был измотан, грязен, исцарапан ветвями.

Каждый шаг он делал через силу. Дважды устраивал привалы, ел ягоды, те, что мог опознать. Пытался камнем сбить белку. Но с первого раза не получилось, а второго шанса зверек ему не дал.

Несколько раз Леон пересекал дорогу, путал следы.

Выйдя на ручей, напился воды и некоторое время брел по руслу ручья, чтобы не оставлять следов вовсе. Но ключ, видимо, бил из глубины, вода была ледяной, ноги быстро онемели, и мальчишке пришлось выбираться на землю. Разводить костер было не с руки, и Леон грелся на ходу. Башмаки его порвались и, подвязанные лоскутами ткани, оторванными от рубашки, теперь походили на грязные обмотки. Да и сам мальчишка более всего был похож на бродяжку. Хотя и сам этого не осознавал, потому что нищих никогда не видел.