Виктор Косенков - Я – паладин!

Обратно возвращались уже в темноте. Дорога была одна, не заблудишься. Но отец все равно нервничал. Он то и дело смотрел в небо, на наползающие из-за горизонта тучи, на яркую, высокую луну и бормотал что-то успокаивающее, вроде: «Успеем… Точно успеем…»

Бормотал больше для Леона, чем для себя.

Леон прятался под тулупом. Было холодно. Дневное тепло улетучивалось так стремительно, что казалось, вот-вот пойдет снег. Их лошадка дышала паром.

– Пап. – Леон подобрался ближе, перетащил тулуп за собой, накинул на плечи отцу, сам залез ему под руку, как под большое крыло.

– Что, сынок?..

– А там, на рынке, это были кто? Паладины?

– Нет. – Леон понял, что отец смеется. – Не они.

– А кто?

– Это просто охотники.

– Какие охотники?

– На ведьм. – Отец вздохнул. – Они всегда там, где много народу собирается. Ну, по крайней мере, так говорят. За всем не уследишь. А чтобы к себе внимания не привлекать, охотники обычно одеваются в лохмотья всякие. Или купцом прикинутся.

Он снова вздохнул.

– Раньше так не было.

– Как не было? – Леон посмотрел на отца. Тот грустно улыбнулся.

– Чтобы еретик, да еще колдун, вот так в центре ярмарки. Не было. А уж чтобы он супротив охотников пошел, это уж совсем неслыханное дело. Говорят, что они, мол, чувствуют. Значит, он знал, что охотники рядом. И все равно.

– А кто такой еретик?

– Ну, – отец пожал плечами, – есть такие люди… Или не люди, уж не знаю. Ходят по деревням, народ морочат. За душами человеческими приходят.

– За душами? – Леон припомнил бездну под ногами и нависшее лицо еретика со страшными, голодными глазами. – А зачем?

– Они Бетрезену служат. А ему души человеческие нужны.

– Зачем?

– Сожрет или, там, в еретика превратит. И будет человек с такой душой ходить по белу свету, другим честным людям вред приносить. Или еще чего похуже.

Леон вспомнил, как на проповеди их приходской священник рассказывал о сотворении мира и о том, как Бетрезен создал мир и тех демонов, которые все испортили. И как страшно заплатил за это сам Бетрезен.

– А что с ним дальше будет?

– С кем? – удивился отец.

– Ну, с тем, который на ярмарке. Еретик.

– Известно что. В столицу потащат. Там разберутся…

Некоторое время они ехали молча. Отец посматривал на звезды, на реку, что вилась серебристой лентой внизу, под дорогой. Вздыхал.

Леон вспоминал суету на ярмарке. Страшного еретика. Марту.

– Ты вот что, – прервал молчание отец. – Ты матери не рассказывай ничего. И я не буду. Чтобы не волновать лишний раз. Понимаешь? Она, конечно, все одно узнает, но все-таки.

– Хорошо…

Отец присмотрелся к чему-то на том берегу реки. Хлестнул лошадь.

– Пошла, родная. Пошла.

Леон тоже вытянул шею.

Внизу, под косогором, на самой кромке Леса что-то происходило. Кто-то большой неуклюже ворочался. Трещали сучья.

– Что это? – прошептал Леон.

– Не знаю и знать не хочу. – Отец стегнул лошадь. – Ничего хорошего уж точно.

Кроме треска сучьев и голодного рыка зверя, до слуха Леона доносилось еще что-то.

– Пап, там плачет кто-то.

– А, шут его побери. – Отец выругался и привстал на козлах. – А ну пошла живее!

Плач стал громче. Перешел в крик. Зверь рявкнул и рванулся. Леон во все глаза смотрел вниз. Теперь он ясно видел фигурку, метавшуюся около воды. К ней подбиралось из Леса что-то огромное, бесформенное и страшное. Человек, хотя, может быть, это был кто-то другой, наконец решился и кинулся в холодную реку. Взметнул тучи серебряных брызг.

– Плывет! Плывет, папа, смотри!

– Плохо. Это плохо, – прошипел отец. Он натянул вожжи и вытащил из сена длинную палку, окованную железом.

Но река не остановила лесную тварь. Будто черная клякса с торчащими в разные стороны щупальцами она прокатилась по берегу и ушла в воду. Без всплеска. Только вода потемнела. Сверху было хорошо видно, как она стремительно настигает пловца. Тот закричал! И было столько ужаса и боли в этом крике, что Леон зажмурился и зажал ладонями уши.

Но даже так он слышал жуткие захлебывающиеся звуки и довольный рык.

Отец хлестнул лошадь. И гнал ее до тех пор, пока не показались в ночной темноте костры их деревни.

– Папа. – Леон осторожно заглянул отцу в лицо. Тот сидел напряженный, только крепко сжимал рукой палку. – А что это было?

– Лес это был, сынок. Лес.

– А это был человек?

– Нет, сынок. Люди в Лесу не живут.

Ветреная, шумная осень осыпалась листвой, унеслась за горизонт вместе со злыми ветрами. С неба медленно и неторопливо падал крупными хлопьями сырой снег. Зима еще не вступила в свои права в полной мере, природа словно бы сопротивлялась, не желала впадать в тревожную, льдистую дремоту.