Ярослав Бабкин: Ожившие пешки

Его светлость вытащил из-за голенища нож и отрезал кусок сала.

— Ага. К зиме нужно крышу подлатать и дров заготовить, — сообщил он, не переставая жевать.

— Ясное дело, — поддакнул хозяин, — кому ж зимой мёрзнуть охота. А госпожа ваша как? Здорова ли?

— В порядке была, когда уезжал.

— Вы бы ей кого в работники оставляли, когда на службу отъезжаете, а то ж места глухие. В прошлом годе вон у его светлости Ларка медведь всё на усадьбе баловал. Овсы травил, пасеку разорил. Насилу отвадили…

— Жена у меня крепкая, в лесах выросла, — отмахнулся тот, — да и сыновья уж почти взрослые. Помогут.

Он тщательно вытер нож о рубаху и убрал в сапог, достав вместо него деревянную ложку.

— Это хорошо. Можно будет сыновей на службу посылать, а самому на хозяйстве, — заметил кабатчик.

— Говорят в Удолье каждому рыцарю положено двадцать мужиков, чтобы его землю пахали… — мечтательно вздохнул его собеседник, занося ложку над кашей.

Хозяин усмехнулся.

— Где ж в наших местах столько людей найдёшь, чтобы на господ работали? Мы ж на самой границе!

Стукнула дверь. Покосившись в сторону, хозяин увидел, что скамья рядом опустела.

— Заплатил? — спросил гость, размеренно поглощая блестящую от свиного жира гречку.

— Вперёд…

— С каких пор ты берёшь деньги вперёд? Чай не в городе живём.

— Да он сам предложил… Странный какой-то.

— Это да. Одному, по лесам. А ведь не здешний.

Укен быстро шагал по дороге, удаляясь от крепости. Заставу он миновал без проблем. Никто не усомнился в достоверности его подорожной. Впрочем, Укену показалось, что никто из дозорных не умел читать, а звать старшего караула им было не слишком охота. Слава праведникам, печать вышла хорошая. Большая алая сургучная печать всегда оказывала исключительное впечатление на неграмотных стражников.

Сзади зашлёпали копыта. Укен занервничал. Неужели печать не сработала? Или кто-то из дозорных что-то заподозрил? Нет. Это невозможно. Спокойнее.

Его взгляд пробежал по заросшим подлеском обочинам. Пожалуй, не стоит. Может это просто гонец с депешей. А человек, пытающийся убежать или спрятаться, вызовет подозрения даже у самого тупого гонца.

Из-за поворота выехал тот самый человек, которого он видел на постоялом дворе. Хозяин звал его "ваша светлость". Значит дворянин…

Укен отступил с дороги, и на всякий случай поклонился.

— Это ты? — спросил всадник.

— Да, господин… ваша светлость.

Конь остановился. Укен занервничал. Всадник дружелюбно предложил.

— Если хочешь, можешь пойти рядом.

— Спасибо, господин, я не спешу.

Всадник прищурился.

— До ближайшего жилья вёрст пятнадцать.

Укен на секунду задумался, переводя в уме вёрсты в мили. Ему не нужно было туда идти, но от привычки не избавишься. Он не любил неточностей.

— Ничего страшного, ваша светлость, — ответил он после небольшой паузы.

— Ты не выглядишь крепким, если уж на то пошло… — заметил всадник

— Я справлюсь, ваша светлость, — снова поклонился Укен — "да когда же ты, наконец, отвяжешься"?

— Ну, смотри, — всадник издал прицокнул языком, и лошадь, не дожидаясь шпор, быстро порысила вперёд.

Укен тщательно стёр брызги грязи с пол кафтана. Потом вздохнул, закинул на плечо мешок и собрался зашагать дальше.

Его внимание привлёк отпечаток на мокрой земле у самой дороги. Он напоминал след босой ноги. Только неестественно широкий и плоский. И ещё там отпечатались длинные когти.

Путник облизнул губы и посмотрел вслед удаляющемуся всаднику. Мысль о сопровождении на мгновение показалась ему не такой уж бессмысленной. Но в итоге он тряхнул головой и побрел дальше, скользя поношенными башмаками по набухшей от дождей глине.

Спустя час он остановился на старом перекрёстке. Дорога, по которой он шёл, и так была полузаросшей, с узкой колеёй, оставленной единственной проехавшей здесь с начала осенних дождей телегой. Но по сравнению с той, что уходила в сторону, её смело можно было считать проезжим трактом. Столб для указателя покосился, а дощечка самого указателя давно отгнила и едва приметно чернела в траве.

Укен остановился и стал нервно копаться в недрах кафтана. На свет один за другим появились несколько медяков, завалявшаяся в кармане роговая пуговица, согнутая проволочная булавка, кусочек слегка намокшего мела и карандаш. Лишь через пару минут к ним добавился затрёпанный огрызок бумаги.

Человек близоруко прищурился, и поднёс клочок к лицу. Несколько мгновений он молча жевал губами, изучая содержимое бумаги. Затем внимательно посмотрел на пустой столб указателя. Убрал бумагу, и свернул на боковую дорогу.