Антон Демченко: Вторая попытка [СИ]

— Без проблем. — Кивнул Брюсов и тут же усмехнулся. — Но это уже за свой счёт, будь добр.

— Пусть так. — Согласился я, но продолжить фразу не успел. В палату вошёл медик.

— Процедуры. — Провозгласил он, окинув нас о-очень суровым взглядом... и Борхард даже слова поперёк не сказал. Только развёл руками и, на ходу забрав у меня оба зеркома, исчез из комнаты.

Ну а мне не оставалось ничего иного, кроме как отдаться в надёжные руки здешних врачей... и попытаться подсмотреть используемые ими лечебные конструкты.

Зерком Аглаи, как и прочие шмотки, вернулся ко мне лишь на седьмые сутки пребывания в госпитальном блоке имения Ростопчиных. Нет, если бы я попросил врачей, они принесли бы его значительно раньше, но всё это время я пребывал в несколько помутнённом и заторможенном состоянии, эдаком полусне-полуяви, так что просто не додумался потребовать зерком. Хотя, может быть оно и к лучшему. Представляю, что мог бы подумать тот же Остромиров, услышав прорезавшийся у меня акцент урождённого чухонца. А тормозил я в эти дни действительно знатно, и лишь по вечерам, в краткие периоды меж снятием выдохшихся и наложением новых комплексов лечебных конструктов, приходил в себя и... еле удерживался от отказа продолжать лечение. Но честное слово, оно того стоило, несколько дней тормознутости, не великая плата за столь скорое исцеление. Лубки с меня сняли на пятый день, а ещё через сутки медики Ростопчиных констатировали полное восстановление всех повреждённых тканей. Вот тогда, обнаружив в боксе рюкзак со своими вещами, я, наконец, смог добраться до стекляшки. Покрутил её в руках и, вздохнув, отложил в сторону. Звонить кому-либо не хотелось, совсем. Я просто не знал, что сказать. Бийским ли, Остромирову или Грацу, неважно. У меня нет желания с ними разговаривать, по крайней мере, сейчас.

Решив, что об этом можно будет подумать позже, когда покину сию гостеприимную обитель, я снял надоевшую больничную пижаму и, бросив взгляд за окно, принялся рыться в своих вещах. За то время, что я здесь валялся, погода словно опомнилась, и начала доказывать, что октябрь всё же осенний месяц. На улице изрядно похолодало, а сейчас, затянувшие небо серой пеленой, тучи и вовсе пролились на землю противной моросью.

Отыскав среди купленных в компании Аглаи вещей, свитер крупной вязки и лёгкую ветровку, я мысленно погладил себя по голове за предусмотрительность и, отложив их в сторону, вновь нырнул в рюкзак. Выудив из него «нимы», иногда по привычке всё ещё именуемые мною джинсами, я в очередной раз удивился. Испохабленные ползаньем по парку, сейчас они выглядели как новые. Кажется, обитатели этого дома позаботились не только о ранах, но и о чистоте моей одежды. Славно. Какие, однако, добрые, внимательные и щедрые на помощь люди...

С этой мыслью, я подцепил телекинезом сияющую в моём внимании нить, искусно вшитую в боковой шов нимов и, сосредоточившись, осторожно и незаметно извлёк это инородное включение, оказавшееся тонкой металлической проволокой, длиной не более пяти сантиметров. Я же говорю, о-очень внимательные люди.

Пока я надевал штаны, нитевидный «маячок», направляемый всё тем же телекинезом, опустился в пустой карман рюкзака. Туда же последовали и два его «сотоварища», вытащенные мною, последовательно, из подошвы кроссовка и шва ветровки. Больше «обновок» в своём гардеробе я не обнаружил, хотя и перерыл его сверху донизу, изображая поиск якобы потерянной футболки. Правда, зерком вызывал определённые сомнения, в виду недавно услышанной истории о слежке за зарвавшимся Барном, но избавляться от него я не стал. Пока.

Как и предупреждал врач на финальном осмотре, Борхард дожидался меня на выходе из госпитального блока. Именно он должен доставить меня в Ростов, что не могло не радовать. Ростопчины оказались людьми не только внимательными, но и аккуратными. Принцип «где взял, туда и верни», всегда был мне близок, так что, рисуем господам плюсик... рядом с минусом за их избыточную «внимательность».

Брюсов стоял на крыльце, прижав рукой к перилам небольшую сумку и, явно о чём-то задумавшись, смотрел в никуда. Впрочем, созерцательное состояние слетело с него в тот же момент, как хлопнула закрытая мною входная дверь. Тут он встрепенулся и, обернувшись, смерил меня долгим изучающим взглядом.

— Ну, здравствуй, Ерофей. Давно не виделись. — Улыбнулся он.

— Три дня. — Уточнил я. В последний раз, Борхард заглядывал в мой бокс именно тогда. Правда, разговора не получилось, поскольку я был не в том состоянии, чтобы вести великосветские беседы. Да что там! Мне, чтобы сказать «добрый день», нужно было сосредотачиваться целую минуту, не меньше. Понятное дело, что собеседник из меня был аховый и приходивший проведать «болящего», Брюсов старался как можно быстрее сбежать прочь от того жуткого тормоза, что встречал его в боксе госпитального блока.