Александр Бушков - Чернокнижники

— Благодарю вас, — сказал Савельев. — Я и не представляю, что мне еще может понадобиться… Быть может, полный список дат, когда появлялись вспышки? И мест их появления?

Откровенно говоря, после всего, что он услышал от компетентного, несомненно, человека, никакой писанины увозить с собой не хотелось. Однако он пребывал в официальной командировке, так что следовало обзавестись бумажной отчетностью. Пожалуй, и в самом деле нелишним будет передать батальонным физикам здешнее заключение — потому что слова к секретному делопроизводству не подошьешь…

— Ну, разумеется, — с самым благожелательным выражением лица кивнул профессор.

Он проворно присоединил к заключению еще несколько бумаг, коснулся кнопки на столе. Через считанные секунды появился секретарь, выжидательно остановился у стола. Витковский протянул ему бумаги:

— Мишель, зарегистрируйте немедленно. Основание: выдано поручику Гатчинского гвардейского батальона Савельеву. Мое распоряжение. Составьте, я подпишу. Выполняйте.

Плечистый молодой человек энергично кивнул, взял бумаги и практически бесшумно покинул кабинет. Витковский, улыбаясь, развел руками:

— Ну вот, никаких бюрократических проволочек. Вы у нас еще пробудете какое-то время? Отлично. Если вам потребуется что-то еще, обращайтесь без церемоний. Как-никак служим в одной конторе … А теперь, коли с официальной частью покончено… Чаю, быть может? Или чего-нибудь покрепче?

— Нет, благодарствуйте, — сказал Савельев. — Уже напоен вдосыть, если попадете в наши края, ответим таким же гостеприимством…

— Когда-нибудь обязательно постараюсь выбраться, — серьезно сказал Витковский. — Хоть одним глазком взглянуть на ваши увлекательнейшие дела… — он покосился вбок, воздел глаза к потолку и шумно, страдальчески вздохнул: — Роман, ну что же ты смотришь на меня волком? Ты же офицер, не мальчишка, должен понимать… Ну не могу я включать в официальные бумаги, предназначенные для батальона, твои, как бы поделикатнее… соображения. Не могу, и все тут! Хотя бы из чистой субординации. Ты по службе подчинен не мне, а Бахметьеву, о чем, конечно же, прекрасно помнишь…

Глядя на него все так же угрюмо. Рокотов осведомился:

— А можешь ты включить в бумаги мнение Хомякова?

Вот тут лицо Витковского стало не просто сердитым — злым.

— Тем более нет , — холодно отчеканил он. — Мнение выключенных со службы тем более не может быть включено в какие бы то ни было официальные заключения… Что за мальчишество, Роман… Неудобно перед гостем, право…

Судя по лицу Рокотова, он явно собирался ответить нешуточной колкостью. Савельев почувствовал себя неловко — кому приятно быть свидетелем чужих служебных дрязг… На счастье, появился Мишель. Подал профессору бумаги, получил его подпись на одной, отошел к маленькому столику, ловко уложил все в пакет из плотной бумаги, накапал в пяти местах расплавленным сургучом, пришлепнул печать, отложил конверт, чтобы сургуч остыл и затвердел, протянул Савельеву какую-то бумагу:

— Распишитесь, пожалуйста, в получении, господин поручик.

Что Савельев привычно и проделал.

— Быть может, вы хотите что-нибудь у нас посмотреть? — вежливо предложил Витковский.

Не колеблясь, Савельев покачал головой:

— К сожалению, не располагаю временем. Господин Бахметьев просил навестить его как можно быстрее после разговора с вами. Так что, с вашего позволения…

Он и сам не понимал, отчего ему вдруг стало неуютно в этом уютном кабинете. Хозяин общался ним искренне, без малейшей фальши, он казался неплохим человеком, он моментально снабдил всеми необходимыми документами и явно не собирался выпроваживать гостя, наоборот. И все же… Какое-то неудобство возникло.

Выйдя из приемной, оба какое-то время шагали молча. Высмотрев подходящий уголок, лестничный пролет с выходившим во двор высоким окном, где не было ни единого охранника, Савельев остановился. Повернулся к Рокотову и негромко спросил:

— Кто такой Хомяков? Обладатель какого-то иного мнения, уволенный со службы… — увидев на лице поручика мгновенно вспыхнувшую яростную надежду, поднял ладонь: — Давайте сразу внесем ясность, Роман Степанович. Я вовсе не хочу сказать, что верю вам, а не Витковскому. Ну, какие у меня основания ему не верить? Он ученый, специалист… Я вообще не собираюсь кому бы то ни было верить . Вера уместна только в Бога, в верность жены, в некие идеалы… Что же касается нашего дела… Как бы вам объяснить… Я не ученый, но я занимаюсь Временем, это и есть моя служба. А Время — серьезная вещь, быть может, самая серьезная на свете… И коли уж возникли какие-то странности, связанные с Временем, я превращаюсь в цепную собаку… вернее будет сказать, в охотничью. Я теперь не имею права отсюда убраться, пока не вынюхаю все. Каждый закоулочек. Вот этого, — он тряхнул конвертом, — мне мало . Верю, не верю… Вздор. Просто одного этого конверта мне мало. Быть может, вы записной фантазер, на пустом месте создавший завлекательную сказку о госте из былого. Быть может, ваш Аболин — просто-напросто ловкий прохвост, отыскал где-то клад времен Елизаветы Петровны и сбывает его потихоньку… что, кстати, законам Российской империи ничуть не противоречит. Ах да, вещи выглядят новыми… Ну, предположим, тут другое. Какой-то беззастенчивый ювелир подделывает старину, которую Аболин с Кирюшиным сбывают под видом антиквариата, потому что монета елизаветинских времен стоит гораздо дороже, чем просто кусочек золота того же веса… Фактов ведь у вас нет, тут Витковский кругом прав… И все же… — он заговорил совсем тихо. — Согласно логике, существует крохотная вероятность того, что именно вы правы. А это означает, что к нам каким-то непостижимым образом проторили тропинку из восемнадцатого столетия. Если именно так и обстоит, мне рано уезжать…