Олег Яковлев - Сердце ворона

Последний же колдун, шаман Каменного Тура Х’илррад застегнул кожаные ремешки и, почтительно склонившись перед древней книгой, прорычал:

– Дух Летописи, прими нашу клятву не беспокоить тебя до следующего шага жизни народа орков.

Все три шамана осторожно положили зеленые ладони на толстую кожаную обложку и протянули ее человеку:

– Хранитель Летописи, прими нашу благодарность. Прими Летопись на Хранение. Прими свой долг доставить Летопись в Убежище.

Хранитель взял книгу и ответил ритуальной фразой:

– Великие, принимаю вашу благодарность. Принимаю Летопись на Хранение. Принимаю свой долг доставить Летопись в Убежище.

Два орка склонились в поклоне и вышли из шатра. Остались только Хранитель и седовласый Аррн’урр. Человек завернул Летопись в специально приготовленную воловью кожу.

– Я отправляюсь в Сайм-Ар-Х’анан, [6]Аррн’урр. – Человек повесил сумку с книгой на плечо.

– Х’анан в помощь, Хранитель. Если на то воля Духов, еще свидимся на поле сражения или на веселом пиру, – старый шаман склонил голову.

Хранитель Летописи кивнул…

В сумрачной тени мертвых деревьев стояли четыре человека. Скупой свет звезд вырывал из ночной тьмы худые фигуры, облаченные в, можно даже сказать, пышные и богатые одеяния. О, они являлись непревзойденными мастерами подобного маскарада. Изящные в своей мрачности и величественные в неизбывной горести, их одежды походили на костюмы, предназначенные, как часть ритуала, для жуткого кровавого бала. Черные драпировки плащей, пурпурный бархат камзолов, белый атлас перчаток и воск тонких масок придавали им до того пугающий и отталкивающий вид, что никто отчего-то не спешил приглашать их на званый ужин или возвышенные танцы. Не сказать, конечно, что они горько переживали по этому поводу. И если приглядеться поближе, то становилось ясно, что маски и перчатки – это их истинные лица и руки, бледные и иссушенные, а шикарные одеяния походят скорее на саван, укутывающий беспокойных призраков.

Они вели беседу, можно было подумать, самый обычный разговор, но только если не вслушиваться в слова. Говорил тот, кто за своим мрачным обликом скрывал сейчас истинный страх:

– Быть может, пока еще пара сотен новых морщин ожидания не выступила на моей коже, кто-нибудь скажет, зачем мы здесь? – встревоженно спросил Магнус Сероглаз остальных. Он спрятал руки под плащ, чтобы не выдать охватившую его дрожь. Своей изворотливой, коварной душонкой некромант четко ощущал: грядет нечто весьма неприятное, но ничего с этим не мог поделать. Сейчас всем его существом завладело чувство, схожее с тем, что можно ощутить, когда ты совершил нечто плохое, ужасное, никто пока об этом не знает, но ты находишься в самом центре людской толпы. Ты всего боишься и с ужасом ждешь того мига, когда кто-нибудь закричит: «Глядите! Это он! Это он сделал!» Пересекающие глаза две алые полосы, по которым некроманта можно было узнать на многочисленных плакатах о розыске за вознаграждение, сейчас казались неудачным гримом обесславленного арлекина. Даже его обычный делано веселый голос, казалось, превратился в затравленный шепот.

– До вырванного королевского сердца остался один переход, – равнодушно ответил Анин, не отрываясь от своего излюбленного дела – кормления частями человеческих тел облепивших его дружков-ворон. – Возможно, Коррин хочет согласовать последние планы наступления…

– Зачем все это? – упрямо повторил Магнус. – Все ведь уже согласовано.

– А ты, верно, боишься чего-то, Сероглаз? – насмешливо спросил его другой некромант. Его рыжие, дико вьющиеся волосы походили на звериную гриву. Когда он засмеялся, показались специально подточенные острые зубы. Этот чернокнижник, в отличие от испуганного проныры Магнуса, являл собой твердую, как надгробный камень, уверенность. Правда, его уже начинала одолевать скука – что-то давненько ему в руки не попадались безвинные жертвы, которые так приятно кричат, когда шипы «железной девы» впиваются в их тела, или когда он, Ревелиан, слизывает каждую драгоценную багровую каплю с их бледной пробитой кожи. Особенно Джек-Неведомо-Кто любил баловать свои жертвы ложной надеждой – словно кость, бросать им повод думать, что все обойдется, что смерть не взаправду. И только тогда, когда несчастные уже точно уверовали в свое лучшее завтра, он безжалостно вырывал их из грез и бросал в пучину страданий, боли и обреченности. О, это было истинное наслаждение – видеть, как рушатся их надежды, гораздо большее, чем невинная алая кровь на губах. Ничего, уверял себя любящий причинять мучения чернокнижник, с безумцем Белой Смертью ему вскоре вдоволь достанется живых и кричащих игрушек.