Урсула Ле Гуин - Роза и Алмаз

Теперь оба уже не сидели на земле, а стояли на коленях лицом друг к другу. Их руки были опущены, и только кисти слегка соприкасались. Одновременно они покрывали поцелуями щеки, губы и глаза друг друга. Кожа Алмаза казалась Розе упругой и гладкой, как кожица сливы, и лишь верхняя губа и подбородок, которые он только недавно начал брить, были чуть-чуть колючими. Алмазу же лицо Розы представлялось мягким, словно шелк, и лишь на щеке, которую она машинально отерла грязной рукой, он ощущал легкую шероховатость приставших песчинок. Потом, не прерывая поцелуев, они придвинулись друг к другу еще теснее, но руки по-прежнему оставались опущены.

— Моя Темная Роза! — шепнул он ей на ухо имя, которым называл ее про себя.

Роза ничего не ответила, но ее горячее дыхание обожгло Алмазу ухо, и он негромко застонал. Его руки сильнее стиснули пальцы девушки, но он тут же отстранился. Роза тоже подалась назад.

Немного погодя оба снова сели на землю друг напротив друга.

— О, Алмаз!.. — вполголоса проговорила Роза. — Если ты уедешь, это будет… ужасно.

— Я никуда не уеду, — ответил он. — Никуда. Никогда…

Но он все-таки уехал — уехал с мастером Болиголовом в Южный Порт Хавнора на одной из отцовских подвод, которой правил наемный возчик. Люди, как правило, стараются прислушиваться к тому, что говорят волшебники, а быть приглашенным к магу учеником или подмастерьем считается большой честью. Мальчики и юноши сами приходили к Болиголову, получившему свой магический посох на Роке, умоляя испытать их и — в случае, если он сочтет возможным, — взять к себе в обучение. Маг успел к этому привыкнуть, и Алмаз, за внешней приветливостью и безупречными манерами которого скрывались полное отсутствие воодушевления и глубокая неуверенность в своих волшебных силах, возбуждал его любопытство. Необычно было и то, что о предполагаемом магическом даре юноши волшебник узнал не от самого Алмаза, а от его отца. Впрочем, рассудил Болиголов, все дело, возможно, было только в том, что парень происходил из состоятельной семьи, а богатые, как известно, в магии не очень нуждаются. Как бы там ни было, плата за обучение и содержание ученика, внесенная вперед золотом и пластинками из слоновой кости, была более чем щедрой, и Болиголов согласился заниматься с Алмазом, если, конечно, у того действительно есть настоящий дар. Если же, как он подозревал, у парня просто вовремя не исчезли обычные детские способности к волшебству, Болиголов готов был немедленно отослать его обратно вместе с остатками полученных от Золотого денег.

Мастер Болиголов был человеком прямым, честным, суховатым, неразговорчивым, даже слегка занудным. Чувства, предположения, различные умопостроения и теории интересовали мага крайне мало. Его талант состоял в том, чтобы узнавать подлинные имена предметов и живых существ. «Настоящее искусство начинается и заканчивается умением назвать вещь ее подлинным именем», — говаривал он, и это, безусловно, было правильно, хотя между началом и концом пролегал порой долгий путь.

Таким образом, вместо заклинаний, иллюзий, перевоплощений и прочих «дешевых фокусов», как называл их маг, Алмаз вынужден был целыми днями просиживать в скромном домике Болиголова на тихой боковой улочке в старой части города и зубрить, зубрить бесконечные списки слов, в которых и заключалось истинное могущество, ибо то были слова магического Языка Творения. Растения и части растений, различные животные и их органы, острова и части островов, элементы корабельных конструкций, пальцы и глаза — все имело собственное имя. Их было не просто слишком много; все дело в том, что новые слова казались Алмазу совершенно бессмысленными, ибо никогда не складывались в предложения, а оставались просто списками — длинными-предлинными списками непонятных слов Истинной Речи.

Порой его утомленный ум отвлекался от зубрежки и принимался блуждать. «Ресница, — читал он, — на Языке Творения называется «сиаса». И тут же чувствовал, как его щек легко, словно бабочка крылом, касаются чьи-то ресницы — темные ресницы. Вздрогнув, Алмаз поднимал взгляд, но так и не успевал понять, что же это было. Зато потом, отвечая урок, он стоял столбом и никак не мог вспомнить нужное слово.

— Память, память!.. — как-то с упреком сказал ему Болиголов. — Без умения запоминать и в самом большом таланте проку немного.

Маг никогда не был резок или жесток со своим учеником, но поблажек ему не давал. Алмаз так и не узнал, что думает о нем учитель, но подозревал, что Болиголов не слишком высокого мнения о его способностях. Порой, когда требовалось наложить укрепляющее заклятие на только что построенный корабль или дом, очистить колодец или поприсутствовать на заседании городского совета, маг брал его с собой. Но даже в этих случаях Болиголов старался говорить как можно меньше, зато очень внимательно прислушивался к тому, что говорилось вокруг. Кроме него в Южном Порту был еще один колдун; он, правда, учился не на Роке, однако владел даром исцеления и поэтому пользовал всех городских больных и умирающих. Болиголов, судя по всему, был только рад этому обстоятельству. Как успел подметить Алмаз, больше всего его учителю нравилось спокойно заниматься своими исследованиями и не колдовать.