Галина Романова - Чара силы

Оставив спутников внизу, Гамаюн взлетел к тыну и приземлился во дворе. Немного погодя он по–хозяйски гордо вспорхнул на забор, а тесовая воротина отворилась, приглашая въехать.

На дворе стояла невысокая статная женщина с рыжей толстой косой на груди. Взглянув на нее, Даждь ахнул, соскакивая с седла:

— Жива?

Женщина бросилась к нему в объятия, заглядывая в лицо и лаская длинные кудри.

— Ты? — улыбалась она. — Мне Гамаюн сказал, чтоб встречала, а кого — промолчал! Проказник!

Она оглянулась на полуптицу, которая с важным видом смотрела по сторонам.

Златогорка и Падуб спешились, и пекленец повел •ставить лошадей. Жива провела гостей в дом.

Уже там, сидя за столом и пробуя наскоро приготовленное хозяйкой угощение, Даждь заметил в Живе перемены. Она всегда была стройной и даже немного худощавой, но теперь показалась раздобревшей — видимо, и на ней сказались годы.

— Ты одна здесь живешь? — спросил он.

— Гамаюн залетает, вести приносит, а так одна, — ровным голосом ответила хозяйка. — Уж второй месяц идет, как одна. Коль помехой не буду, так живите. Тебя я знаю. — Женщина обернулась к Даждю. — Ты не похож на свою родню.

— Что? — спросил Даждь. — Наши чем обидели?

— Тяжелая я. — Жива прижала руки к животу. — Четыре месяца уже. Я ведь все в девках…

Даждь отставил кружку.

— А он кто?

Но Жива только подняла на него умоляющий взор.

— Не гони меня…

Златогорка и Падуб так и вскинулись при этих словах. Но Даждь спокойно взял кружку, допил и поставил ее на стол.

— Это не ты, это мы у тебя приюта просить хотели, — ответил он.

Жива благодарно улыбнулась, пряча глаза, и Даждь мысленно обругал себя за то, что не сдержался — в первый же день подарил Златогорке колечко, найденное им в пещерах Змеихи. Не ей, счастливой подле мужа, носить его, а Живе, бережно носящей под сердцем дитя того, кто спас Даждя в Пекле. Он подошел к сестре и обнял за плечи, успокаивая.

Златогорке не померещилось — она и в самом деле понесла в первую же ночь и носила дитя, считая до долгожданных родов дни.

По осени пришла пора рожать Живе. Не желая тревожить другую будущую мать, она перед самыми родами вернулась в замок.

В начале зимы, когда снега засыпали все вокруг и берег залива сковало Льдом, Златогорка дохаживала последние дни. В то же время отряды наемников Кощея тайком пробирались к границам Ирия.

Играя с ветром, Гамаюн кувыркался в поднебесье. Тяжелая снеговая туча медленно брела мимо. Ураганный ветер гнал ее прочь, на запад, а огромная пепельно–серая птица отважно сражалась с ветром, то ныряя в него, как в бурный поток, то отдаваясь на милость его порывов. Иногда, сложив крылья, Гамаюн падал к земле, но над самыми верхушками деревьев вновь выравнивал полет и ухитрялся переворачиваться через голову. Он не боялся ветра и гордился этим. Его залихватские крики неслись вдаль и на земле не были слышны.

Трое людей, стоя на высоком тесовом крыльце, смотрели на полуптицу, запрокинув головы. Падуб только что вернулся с охоты — проверял ловушки, — но сложил добычу у ног и забыл о ней. Он уже узнал столь много об этом мире наверху — недоступным, загадочным и манящим оставалось только небо.

Даждь бережно поддерживал Златогорку за плечи. Женщина обнимала мужа, другой рукой накрыв большой высокий живот. Младенец чувствовал настроение матери и толкался, просясь наружу. Родители не сомневались, что будет сын, и выбрали первое, детское, имя — Прострел. Ему уже подходила пора появляться на свет — радостного события ждали со дня на день, но разыгралась буря и завалила снегом дорогу к замку. Ехать с женщиной, ожидавшей родов, по снежному бездорожью было опасно, а потому решили ближе к сроку позвать кого‑нибудь из знахарок. Собственно говоря, Даждь собирался выехать сегодня — ждал только Падуба, которого хотел оставить подле жены.

Гамаюн издал еще один воинственный клич и воспарил в небеса, распарывая их словно серо–голубая игла. Он завис в вышине, трепеща крыльями и поднимаясь все выше и выше — его силуэт таял в небе.

— Возвращайся! — закричала первой Златогорка и, охнув, схватилась за живот — младенец отозвался на крик мощным ударом.

Даждь подхватил жену, но она уже оправилась и улыбалась ему.

— Давай назад! — закричал и он, призывно махая рукой.

Гамаюн вдруг замер, как неживой, и, сложив крылья, начал падать.

Он летел вниз, как сокол на добычу, но ветер подхватил его, завертел, словно осенний листок, и сразу стало ясно, что на сей раз отважный летун не справится. Златогорка закричала, испуганно оседая на пол. Даждь и Падуб вдвоем бросились к ней — и в этот миг Гамаюн тяжело рухнул на двор, перепугав всех еще больше.