Сергей Алексеев - Волчья хватка

— По стопам родителя?.. Не жалко? Война по границам империи…

— Этих не убить.

По телефону он не просил — продиктовал, что нужно сделать, и положил трубку.

— Вечером-то что делаешь?

— Делянку хотят отвести в Судной Роще. Дровец порублю.

Колеватый вскинул глаза, медленно загасил в них естественный мирской вопрос, развёл руками.

— Тут я тебе не помощник… Хотел на дачу пригласить.

— Как-нибудь потом, — Ражный встал.

— Провожу. — Генерал достал из шкафа мундир в галунах, нашивках, блямбах и совсем уж нелепую, латиноамериканскую фуражку, облепленную блестяшками, как новогодняя ёлка.

— Красавец, — похвалил Ражный и весь обратный путь до парадного подъезда, потом до двора, где стояла «Нива», гадал, с чего это Колеватый проявляет к нему внимание: сочувствует, как однополчанин, или тоскует?

У машины крутились мальчишки, дразнили веточкой волка, просунув её в щель над стеклом. Молчун смотрел на них печально и скорбно, стоя лапами в земле. Генерал кышкнул на них и сам заглянул в кабину.

— И с этого шкуру сдерёшь? — спросил, намекая на полученный после поединка утешительный подарок.

— Когда-нибудь, — пообещал Ражный, садясь за руль. — Если раньше с меня не снимут…

— Матёрый волчара!..

— Это не волчара.

— Но и не пёс.

— И не пёс…

— А кто?

— Канис сапиенс. — Ражный запустил двигатель.

— Понятно, — обронил Колеватый и, склонившись, снял фуражку, всунул голову сквозь опущенное стекло. — Ражный, научи драть шкуру? В долгу не останусь.

— В коммерческих структурах научат. Или в Росвооружении.

Он вытащил голову, установил на ней свой потешный убор.

— Счастливо дровец порубить! Волк смотрел на него так же печально, как на мальчишек, и долго провожал взглядом, пока машина не влилась в поток, ревущий вдоль водного потока Москвы-реки…

Калик с известием явился как всегда неожиданно, и не в пример другим, был печальным и немногословным, может, оттого что приносил поруки нерадостные, суровые — приглашения на Судный Пир.

Ехать на Валдай Ражный решил немедля, наутро же и стал готовиться в дорогу. Зависимых душ и долгов не оставалось, заботы по хозяйству на базе он взвалил на Карпенко и от греха подальше разобрал правило на повети: выпустил песок из мешков, смотал верёвки, снял блоки со сторожками и спрятал все в разные потаённые места. Прошёл всю территорию, поговорил с гончаками в вольере и в последнюю очередь пошёл на могилу отца. Удерживаясь от соблазна прикоснуться к камню, постоял возле него в поклоне аракса — на одном колене, попросил:

— Сила есть. Дай мужества выстоять в Судной Роще.

Как и тогда, семь лет назад, он приехал в Валдайское Урочище и в первый день решил не объявляться, бросив «Ниву» на дальних подступах, возле деревни. Дальше он пошёл пешком, и примета была добрая: едва ступил на дорогу, как пошёл осенний ветреный дождь…

Волк бежал впереди и чуть сбоку, как балерина, на подвёрнутых носочках, отчего появлялось чувство, будто собирается оттолкнуться и взлететь. А он шёл неторопливо, с удовольствием ощущая твердь под ногами и вспоминая, как приезжал сюда с чувством мести, из которой потом вышел потешный поединок. Теперь и вовсе жизнь соединила с боярым мужем, как в братании — рук не разомкнуть. Отец предугадал, как распорядится судьба, поручил сына Пересвету и тем самым благословил на это братское соединение…

Умиротворённый такими библейскими мыслями, Ражный прошагал половину пути и остановился на краю широкой свежевырытой траншеи, пересекающей дорогу и все открытое пространство от горизонта до горизонта — шла какая-то стройка и вдали, в поле, работала техника. Волк тоже смотрел и поджимал хвост.

По дну канавы тянулись четыре нитки толстенных труб, сбегающих с валдайских холмов и уходящих вдаль по другую сторону дороги. Они ещё не были соединены, готовые плети лежали рядом и сверкали, будто хлебозоры, яркие вспышки электросварки. А за отвалом земли поднималась новая дорожная насыпь с чёрным, свежим асфальтом, уложенным и раскатанным на удивление ровно, так что дождевая вода, сбегая на обочины, покрывала его как стеклом. И дорога, и трубопровод были гигантскими, прямыми, и исполненными скрытой внутренней мощи. Неукротимо прорезая пространство — холмы, поля, дома, огороды и скотные дворы, создавали неземной ландшафт, а строители этого циклопического сооружения выглядели муравьями, ползающими по канаве и вдоль неё.

У горизонта махали ковшами ярко-жёлтые, бесшумные экскаваторы, ползали трубоукладчики и асфальтовые катки…