Татьяна Коростышевская - Внучка бабы Яги

— Ты помнишь, как тебя звали раньше, женщина? — Шила подошел неслышно, присел рядом и точно так же, как и она, опустил в воду босые ноги.

— Нет, — смахнула набежавшую слезу мудрейшая. — Это было так давно…

— А я помню — тебя звали Айна.

— Это имя что-нибудь значило? — равнодушно спросила она.

— У любых слов есть значения.

— И что же?

— «Единственная». — Мальчишка болтнул ногой, вода помутнела. — Хорошее, сильное имя.

— Я его предала.

— Нет, просто оставила на время.

— Я не была сильной. Не была единственной, я не была даже мудрой. Все это время я делала то, что хотел от меня он. И что теперь? Одиночество и презрение. Даже ты перестал говорить со мной!

— Не плачь. — Тонкая мальчишеская рука обняла ее за плечи. — Я хотел, чтобы ты была счастлива. Помнишь, как ты в первый раз увидала своего мужа, как забилось твое сердце, как сладостно заныло внутри от предвкушения того, что уже на рассвете ты будешь принадлежать ему?

— Молодая была, — всхлипнула женщина. — Думала, весь мир смогу под себя переделать. Думала, наша любовь изменит глупые старинные обычаи, что буду для него навсегда… единственной. Я же и не отпустила тебя тогда только для того, чтоб милее ему казаться, чтоб послушание мое ему по нраву пришлось.

— Ты все еще любишь его?

— Не знаю. Еще утром я сказала бы тебе — «да». А теперь, после позора…

— Никакого позора, — мягко засмеялся Шила. — Ты во второй раз в своей жизни вышла замуж. Причем за того самого мужчину. В чем же бесчестие? Если хочешь, можешь заставить его жить с тобой, согласно обычаю, и он покорится. Ты еще сможешь родить ему детей — моя вода помогла тебе сохранить все женские качества.

— Поздно. Я уже не люблю Сикиса.

То, что она произнесла вслух это имя, будто сбросило с ее души пудовый камень. Мейера ощутила невероятную легкость. Ей захотелось звонко расхохотаться, чтоб эхо ее смеха разнеслось по Заповедной пуще сотней серебристых колокольчиков.

— Ну вот ты и повеселела. — Шила отпустил ее плечи. — Я могу уходить.

— Нет, останься, — несмело улыбнулась мудрейшая. — Мы так давно не разговаривали…

— Мне нужно отпустить мальчика. Существование вне тела не идет ему на пользу.

— Тогда можно мне пойти с тобой?

— Ты правда хочешь этого?

— Да.

— Ты знаешь, что уже не сможешь вернуться?

— Знаю.

— А как же дети, твое племя, твой муж?

— Мои дети выросли, у них своя дорога, мой муж мне опротивел, а мое племя вполне справится без меня.

— Я хочу, чтоб ты была счастлива.

— Это возможно только с тобой.

— Как давно я этого ждал, Айна… единственная.

Шила проснулся на закате, потянулся, зевнул и резко вскочил на ноги. Около него на земле лежала Мейера. На лице мертвой колдуньи застыла счастливая улыбка.

Господарь продолжал рыться в своем сундуке с таким видом, будто давненько туда не заглядывал. До меня донесся запах засушенных роз. Влад, грустно улыбнувшись, достал на свет плотный пергаментный сверток. Хрустящие лепестки осыпались на ковер…

— Хочешь посмотреть на мою мачеху?

Я взглянула на рисунок.

— Кто художник?

— Я.

Портрет золотоволосой красавицы завораживал; казалось, он жил своей собственной жизнью. Холодное мерцание изумрудного платья подчеркивало теплый тон кожи, сияющие голубые глаза смотрели на меня с едва заметным лукавством.

— Хорошая работа, — сказала я почти равнодушно. — Ей понравилось?

— Нет. Я никому его не показывал. — Влад, кажется, слегка смутился. — Ты первая.

— Польщена. — Я отвернулась от господаря и продолжила сборы.

Денежки очутились в дорожной сумке, рядом я поставила еще одну — нажитую у индриков. Ну вот и все, я готова.

— Куда пойдешь? — Князь сосредоточенно рассматривал рисунок, видимо выискивая изъяны в своей работе. — Может, кликнем Михая, чтоб проводил?

— Сами с усами, — отмахнулась я, затягивая кушак. — Только направление покажи, мне на тракт выйти надо.

— Сейчас. — Князь свернул пергамент и вернул его на место.

Хорошо еще, не стал с пола лепестки поднимать, чтоб зазнобу свою заново присыпать. А может, он каждый раз свежими розами портрет обкладывает? Мне-то все равно. Еще не хватало в княжеских причудах разбираться.

Я сосредоточенно поправила наплечные лямки, чтоб легче по снегу идти было.

— Ты собираешься в таком виде на люди показаться? — фыркнул Влад.

— А в чем дело? — Я начинала злиться.

— Девочка, ты когда на себя в зеркало-то смотрела? Да мои дружинники в ужасе разбегутся, как только узрят тебя на пороге моего шатра.