Грэм Макнилл - Молотодержец

Вольфгарт кивнул и обратился к Пендрагу:

— Похоже на то, что у нас тут еще непочатый край работы, Пендраг. Он пихается, словно баба.

— Хорошо еще, что наш брат пока не вошел в полную силу, а не то бы снес вовсе твою глупую башку, — заявил Пендраг, помогая им обоим подняться.

— Да, вероятно, — согласился Вольфгарт. — Но тогда бы я и не нарывался.

Зигмар вгляделся в лица побратимов и увидел в них страх за него и прощение гневной вспышки, горе было виною которой. Снисходительность друзей дополнительно посрамила Зигмара.

— Простите меня, друзья мои, — сказал он. — Никогда еще мне не было так тяжело. Не выразишь словами, как трудно пережить все это, но то, что вы всегда рядом, очень помогает мне. Я скверно обращался с вами, за что прошу прощения.

— Ты страдаешь, — признал Пендраг. — И нет нужды извиняться перед нами. Мы твои братья и будем с тобой и в радости, и в горе.

— Пендраг верно сказал, — согласился Вольфгарт. — Только настоящие друзья могут тебя выносить. Другие уже давно развернулись бы и ушли прочь от такого зануды.

Зигмар улыбнулся и сказал:

— Именно поэтому я и должен извиниться перед вами, друзья мои. Вы мои братья и самые близкие друзья, и с моей стороны низко так обращаться с вами. С тех пор как умерла Равенна, я замкнулся в себе, отгородился от всех. Никого к себе не подпускал и оборонялся от тех, кто пытался проникнуть в возведенную мной крепость. Но тот, кто заперся в твердыне и прячется за крепкими воротами, непременно начнет страдать, ибо без братьев прожить нельзя.

Зигмар говорил и чувствовал, как его наполняет сила, и улыбнулся в первый раз с тех пор, как вернулся из Серых земель.

— Вы простите меня? — спросил он.

— Все в порядке, — кивнул Пендраг.

— С возвращением, брат, — произнес Вольфгарт.

На следующее утро шел дождь. В королевской Большой палате медленно пробуждался Зигмар, в голове кружили обрывки сна. Суть уже ускользала, но он цеплялся за видение, словно за дар небес.

Он будто бы бродил возле реки там, где когда-то ему встретился вепрь Черный Клык. Ноги утопали в мягкой траве, легкий ветерок был полон летними ароматами. На берегу стоял отец, высокий и могучий, и щеголял отменной железной кольчугой. Над бровями отца сияла бронзовая корона короля — солнечные лучи вспыхивали на металле, и казалось, что на голове Бьёрна одета огненная лента.

От отца веяло уверенностью и силой. Он повернулся к сыну, снял с головы корону и протянул ему.

Дрожащими руками принял Зигмар корону. Как только его пальцы коснулись металла, отец исчез, а Зигмар ощутил на голове вес целого царства.

Послышался смех. Зигмар обернулся и радостно улыбнулся при виде кружащей по траве Равенны. На ней было платье изумрудного цвета, которое так ему нравилось, и плащ матери Зигмара, скрепленный золотой булавкой работы мастера Аларика. Ветерок играл с ее прекрасными волосами цвета ночи.

Зигмар не мог припомнить о чем, но они проговорили целую вечность, а потом любили друг друга совсем как тогда, когда он впервые привел Равенну на берег.

Как ни странно, Зигмар не испытывал страданий, а чувствовал лишь любовь и безмерную благодарность за то, что ему посчастливилось узнать такое. Для него Равенна останется навсегда юной. Не состарится, не озлобится, никогда не увянет.

Навеки будет молодой и любимой.

Зигмар открыл глаза и впервые за долгие недели почувствовал себя отдохнувшим, глаза у него сделались яркими и ясными, а руки и ноги — сильными и гибкими. Он глубоко вздохнул и занялся разминкой, думая о значении ночного видения. Обычно ему было больно видеть отца и Равенну во сне, но на этот раз все вышло по-другому.

Священнослужители говорили, что сны посылал Морр. Видения дают возможность счастливцам заглянуть за преходящую пелену бытия и увидеть царство богов. Такой сон означает предвестие огромной важности и благоприятное время для новых начинаний.

Был ли приснившийся ему сон последним даром богов, перед тем как он начнет ковать Империю людей?

Зигмар закончил упражнения, ополоснулся из кадки с водой, стоявшей в углу Большой палаты, вытерся льняным полотенцем, натянул штаны и тунику. Снаружи доносились крики, и ему было известно, что они означают.

Он надел кольчугу и пошевелил плечами, пока она не легла должным образом. Пробежал пальцами по волосам и тонким кожаным ремешком связал их на затылке в короткий хвост.

Крики на улице сделались громче, и Зигмар взял в одну руку стоявшее возле его трона алое знамя, а в другую — Гхал-мараз. И пошел к толстым дубовым дверям Большой палаты в сопровождении королевских псов, которые бежали за ним. «Теперь они мои», — подумал Зигмар.