Свенельд Железнов - Скоморох

Радим первым очухался и схватил Настасью за Руку:

— Пойдем! Надо во всем разобраться.

Он повел ее сквозь толпу к терему. Девушка продолжала плакать, послушно семеня за скоморохом. Войдя в людскую, Радим сразу направился к двери, ведущей в пристрой. Он должен был немедленно видеть боярыню. Смерть Свирида вызывала больше вопросов, чем ответов, но кое-что можно было прояснить с помощью расспросов Настасьи. Несомненно, в присутствии хозяйки девушка разговорится.

Сторож не стал препятствовать скомороху и служанке, только поинтересовался:

— Что там за гам?

— Убили Свирида, — коротко ответил Радим. — Спешим сказать матушке боярыне.

С Параскевой столкнулись уже на лестнице. Она шла вниз, за нею спешила свита.

— Радим! Что стряслось? — Боярыня была встревожена.

— Дай отдышаться, матушка боярыня. Страшное дело свершилось.

— Отравили кого?

— Свирида. Молоком, что Настасья несла.

— Как так? — Боярыня грозно взглянула на служанку.

Та заплакала громче, неразборчиво причитая.

— Воды б ей дать, — заметил Радим. — А потом расспросить. Я многое видел, но не все.

— Идем. — Параскева направилась в свою светлицу. — Скажешь все как на духу!

Затворив дверь палаты, Антипка подпер косяк могучими плечами. Параскева уселась на свой стул.

— Говори!

Радим без утайки рассказал все, что видел. И про старуху, и про хлев, и про Настасью с молоком. Описал он и ужасную смерть управляющего.

— Свят, свят, свят! — перекрестилась Параскева. — Нечто ужасное поселилось в нашем доме. Ведьма, говоришь?

— Кому ж еще быть? Только вот куда сгинула в хлеву, не ведаю. Настасья должна была видеть.

— Отвечай! — приказала служанке боярыня. Сквозь слезы Настасья начала оправдываться:

— Помилуй, благодетельница! Не видала я… Никого не было там, кроме скомороха этого. Сама не пойму, как такое с молоком произошло. О, Боже Иисусе! Грешница я, грешница…

— Что еще можешь сказать?

— Пощади, благодетельница! Ничегошеньки я не знаю… Несла крынку тебе. Господин Свирид пить попросил. Я отказать ему пыталась, да он настоял. На свою беду… о, Боже Иисусе! Спаси и помилуй!

— Ежели в деле ведьма, то всякое может статься, — подал голос Богдан. — Может, скотинку заговорила?

— Вот оно как пошло, — задумалась вслух Параскева. — Меня хотели отравить, а получилось — Свирида?

— Должно быть, так, — подтвердил Радим.

— Настасья, клянись Господом Богом, что ты к этому не причастна! — повелела хозяйка.

— Клянусь, благодетельница! Господом Иисусом клянусь, не ведала я, что молоко с потравою!

— И ты клянись, скоморох, что не подсыпал яду! А то знаю, какие вы ловкие.

— Да, как бы я мог! Ни за что на свете, матушка боярыня! Я ж знаю, что молоко Богдан пробовать станет. Неужто сгубить его хочу?

— Клянись! Иисусом и Сварогом клянись!

— Клянусь всеми богами и духами, не мыслю я против вас зла! Вот вам крест!

— Креститься ты так и не научился, язычник… Ну да ладно. Верю тебе. Верю и Настасье, потому вас гридям не выдам. Но отныне держитесь рядом со мной, чтоб каждый шаг видела. Антипка настороже, чуть что, посечет насмерть, учтите.

— Спасибо, благодетельница! — Настасья кинулась лобызать ноги хозяйки.

Радим тоже повалился на колени.

— Благодарю, матушка боярыня! Однако позволь спросить, кто ж искать отравителя будет, коли я при тебе останусь?

— О твоем же благе пекусь, скоморох. Ежели муж мой велит по подозрению в убийстве тебя взять, от дыбы не упасу.

— Постараюсь не попасться ему на глаза. А искать меня вряд ли станут. Там шум такой поднялся, холопья сбежались резво, разве кто упомнит, что я рядом был? Сидеть же тут и ждать ох как не разумно.

— Хорошо, но зачем ты туда пойдешь? Или разу-знал чего нового? Как там блин?

— Блин спытал, матушка боярыня. Умер пес. От зеленого яда.

— Понятно. Пищу с зеленью мне теперь не подавать, — распорядилась боярыня. К Радиму она обратилась более ласково: — Дальше что делать думаешь, скоморох?

— Появилось у меня одно имя на примете. Только не знаю в лицо, кто это. Может, ведаете о девушке такой — Любавушке? Важно, что в тереме она бывала, то есть не из чужих.

— Любава из Плескова? Она тут при чем? — Боярыня напряглась.

— Ежели другой Любавы тут нет, то наверное — она.

— У меня дворовых с этим именем отродясь не было. Из гостей же только одна такая.

— Найти бы ее, чтоб прояснить кое-что.

— Это несложно. Любава — дочь боярская, что недалече от нашего стола сидела. У нее на плаще фибула золотая со знаком Ярилы.