Кира Измайлова - Пятый постулат

— Я… ну… — мялась девчонка. Она была очень хорошенькой: белокурые кудряшки, синие глазищи, стройненькая такая. — Не знаю…

— Что тут знать-то, — терял терпение мастер. — Ты вот что, приходи вечерком ко мне. Знаешь, где живу? В третьем общежитии, там спросишь дежурного… Вот приходи, там и побеседуем. У меня конфеты есть, чайку попьем!

— Ну это как-то неудобно… — тянула ученица. Она и отказываться боялась, и соглашаться не хотела, Маша видела.

— А будешь хорошо себя вести, глядишь, отдельная комната в общежитии найдется, — добавил мастер. — Поди, живешь с десятком девчонок? Хочешь в отдельную-то комнату?

— А кто же не хочет, — вздохнула девчонка.

— Только ты языком-то не трепи, — ласково сказал мужчина. — А то век из учениц не выйдешь…

И тут Маша не выдержала.

Да что же это такое?! Здесь, в Запряжинске, в хорошем общевистском городке происходит в точности то же самое, что в иномирском Перепутинске и любом другом тамошнем поселке! Ты мне — я тебе, а тот, кто старше и сильнее, может делать, что угодно? Тот, у кого есть власть, может диктовать условия, принуждать? Подкупать или запугивать?!

За последние полгода Маша частенько видела такое, о чем раньше даже подумать не могла, только держала язык за зубами. Она очень хорошо научилась помалкивать, только думала иногда: неужели всегда так было, только она этого не замечала? Не замечала, потому что представления не имела, что бывает иначе, чем в умных и добрых книгах, написанных умными и добрыми людьми, чем в рассказах учителей и наставников?

Но сейчас она не сдержалась.

— Это вы что девушке предлагаете? — спросила она зловеще, подступая к мастеру. Тот был на полголовы ниже Маши и заметно щуплее, поэтому невольно шагнул назад.

— А в чем дело, товарищ работница? — спросил он, нахмурившись.

— А в том, что вы ее склоняете к сожительству против ее воли, — сказала Маша, и не думая приглушить голос. — В обмен на улучшение жилищных условий и повышение разряда!

— Что за глупости? — мастер заозирался. Показавшиеся из раздевалки девушки с интересом прислушивались к разговору, вернее, обличению. Ученица стояла молча и краснела. Мастер обратился к ней: — Девушка, я вам что-нибудь предлагал? Что-то обещал?

Маша уставилась на девчонку. Та опустила глаза и помотала головой.

— Дай честное общевистское, — сказала ей Маша, — что ничего не было. Вот на книге Вождя клянись! И я даже извинюсь!

Ученица уставилась на нее несчастными глазами, но ничего не сказала. Дать ложную клятву она не могла.

— Вот так, да? — Маша посмотрела на нее, потом на мастера. — А вы что скажете? Тоже будете головой мотать, или таки слово дадите?

— Даю честное общевистское слово, — громко произнес тот, — что ничего этой девушке не предлагал!

Повисла тишина, только шушукались сотрудницы в отдалении, да вахтер навострил уши в своей будочке.

— Всё понятно, — сказала Маша. На душе у нее было поразительно гадко. — В таком случае, прошу прощения. До свидания.

— Я на вас жаловаться буду, — желчно сообщил ей мастер. — За клевету! Сообщу, куда следует!

Она, не обратив внимания на его слова, прошла мимо мастера, так и не взглянув больше на ученицу.

— Так она же неблагонадежная, — послышался чей-то голос.

Хлопнула тяжелая дверь, отсекая фабричный шум и голоса.

На улице было тихо. Маша полной грудью вдохнула морозный воздух и медленно пошла по улице к общежитию. Потом передумала и направилась к окраине поселка: возвращаться домой не хотелось. Да и какой это дом? Маленькая холодная комната, которую она делила еще с тремя фабричными работницами: одна храпела, вторая боялась простуды и запрещала открывать окно (а Маша отчего-то начала тосковать по свежему воздуху), третья любила читать по ночам, и свет мешал спать всем остальным. Впору было пожалеть, что нельзя взять одеяло и уйти ночевать в теплую конюшню, на мягкое сено, где уютно пофыркивают и хрустят овсом лошади… Пахнет, конечно, не розами, но и в общежитской комнате не сказать, чтобы благоухало: баню топили раз в неделю, а зимой желающих обливаться холодной водой в летней душевой не находилось. (Запряжинск был меньше Верхнешвейска, водопровод тут провели пока только к промышленным объектам.) А еще одна соседка (которая боялась простуды) обожала розовую воду и брызгалась ею каждое утро (где только добывала!). Маша всякий раз начинала чихать и выскакивала из комнаты, как ошпаренная.

Под черным зимним небом в ярких холодных звездах думалось хорошо. Маша и размышляла, загребая валенками снег на нечищеной дорожке, поглядывала по сторонам, подмечая, как тускло светятся окна: видно, опять напряжение упало. Местная подстанция частенько выходила из строя, а резервная с трудом выдерживала нагрузку…