Марина Дяченко - Слово погибели № 5

Он успел.

Поезд уже тронулся. Бегом, как финиширующий спринтер, он пересек перрон и вскочил в дверь, слегка толкнув удивленную проводницу.

— Простите. Я нечаянно.

— Вовремя приходить надо, — сказала она ворчливо, но без злобы.

В купе первого класса было свободно, почти пусто. Игрис рухнул на свое место и сразу же включил компьютер.

— На этой фотографии мы видим памятник маршалу Равелину, — рассказывала девочка лет шестнадцати, бледная, взволнованная, по виду зубрилка. — Почти сорок лет назад, когда никого из нас, школьников, не было на свете, в ходе Священной войны решалась и наша судьба — быть нам рабами или свободными гражданами своей страны. Полчища завоевателей вторглись с запада, относительно легко преодолевая сопротивление военных застав, которые не были готовы к войне. Старый Король отрекся от престола и бежал. До поражения оставались считанные дни, когда командование принял на себя маршал Равелин. Он вместе с двенадцатью своими бойцами — всего двенадцатью! — захватил столичный штаб, изгнал оттуда предателей и коллабора… ционистов, в то время как бои уже шли на улицах города… Всего двенадцать человек и маршал Равелин стали началом нового этапа войны, победоносного! Они сражались с силами, превосходящими их в сотни раз! Двенадцать бойцов погибли, но их подвиг… совершил… перелом в войне. За несколько дней демора… лизованная армия была обновлена и вступила в бой с верой в победу! Встали все, женщины, дети, как один человек, это были героические дни…

Голос девочки прервался. Игрис, склонившийся к экрану, увидел на ее глазах слезы.

— Мне бы очень хотелось жить в то время, — тихо заговорила она снова. — Мне не страшно было бы умереть вот так, плечом к плечу со своими, сражаясь за родину…

Камера подалась назад, открывая магнитную доску с прикрепленными к ней фотографиями, большой картой, старым военным плакатом. Игрис увидел переполненную аудиторию, школьников за столами, взрослых, теснящихся в задних рядах. Игрис узнал директрису, прочие были незнакомы, видимо, приезжие учителя и чиновники. Камера повернулась, охватывая класс целиком, со значением остановилась на лице Алисии Жёлудь, сидящей за учительским столом.

Изображение замерло.

За окном медленно смеркалось. Поезд должен был прийти в столицу за полночь. У Игриса чесались и болели глаза под очками.

Сегодня после полудня на школьном дворе начали собираться ребята, в основном старшеклассники. Многие с цветами. Были малыши и чьи-то матери; «Алисию убили» — передавали друг другу шепотом, стояли тесными кучками, еле слышно переговаривались или подавленно молчали. Потом кто-то первым положил цветы к мемориальному знаку Двенадцати и Равелина — и все последовали его примеру…

В коридоре за матовой стенкой появился человек, побродил взад-вперед, разминая ноги. Лицо его невозможно было разглядеть — мешали блики на толстом матовом стекле и плывущие по вагону тени. Человек остановился, потом, будто решившись, толкнул дверь в купе к Игрису. В первую секунду лицо его показалось совершенно незнакомым, заурядным; человек двумя ладонями потер щеки, его лицо не изменилось, но Игрис вдруг узнал Певца.

— Добрый вечер, господин Трихвоста. Я все-таки решил с вами поздороваться. А то выходит невежливо.

— Добрый вечер, — сказал Игрис, страшно раздосадованный его эффектным появлением. — Вы не могли бы достать кролика из моей сумки, вон она, на багажной полке?

— Не обижайтесь, — Певец уселся напротив и уставился на Игриса черными, жесткими, проницательными глазами. — Будете со мной говорить или мне уйти?

— О чем нам говорить?

— Алистан высоко о вас отзывается. Не могу понять, почему.

— Польщен, — пробормотал Игрис просто затем, чтобы что-то сказать.

— Как продвигается расследование?

— А это, извините, служебная информация.

— Бросьте. Я встречался с теми же людьми, слышал те же разговоры… Алисия Жёлудь была под властью манипулятора в последние несколько дней перед смертью.

— У вас есть доказательства?

— Будут.

— Иначе говоря, сфабрикуете?

Певец поджал тонкие темные губы:

— А вы как думаете, господин Трихвоста, почему учительница перед самым началом учебного года бросает все и едет в столицу, прихватив с собой одну только зубную щетку?

Игриса будто дернули за язык. «Как же, ведь были еще документы из тайника!» Он удержался в последний момент.

Применял ли Певец магию? Нет. Он провоцировал так ловко, что даже Игрис, сам поднаторевший на такого рода провокациях, едва избежал ловушки. На этот раз. Но поезд шел, маг и следователь сидели друг напротив друга, без свидетелей; в распоряжении Певца кроме злосчастного Слова погибели было множество инструментов для развязывания чужих языков.