Ксения Медведевич - Мне отмщение

Жена орала так, что слышали, наверное, все соседи. "В одной комнате! В одной комнате!" Да, так не годилось, по закону нельзя было совокупляться с женщиной, не отпустив предыдущую. Тьфу ты...

Не зря рассказывали, как один суфийский шейх порицал своего ученика за подобные дела. Тот, путешествуя, остановился с тремя женами в карван-сарае. И когда пришло ему желание, он соединился с женой. Та уснула, и ему снова пришло желание, и он соединился со второй женой. И снова женщина уснула, и снова пришло ему желание, и он соединился с третьей. А наутро прибыл он к шейху, и тот сурово отчитал его за содеянное ночью. И ученик воскликнул: "О шейх! Откуда у тебя это знание?" И шейх ответил: "А кто, ты думаешь, лежал в комнате на пятой постели?".

Размышляя таким благочестивым образом, Абу аль-Хайр поднял туфель и осмотрел его. Великоват, да и кому нужен башмак без пары? Отведя в сторону прорванную тростниковую занавеску, он прищурился и запустил туфлем в одного из учеников богослова - с напутствием:

- Вот тебе приветствие от мутазилита и ученика аль-Джахиза!

Муриды аль-Хатиба как раз шествовали мимо: важные, кивающие головами, некоторые придерживали накладные бороды. Старик славился строгостью нрава и, дабы не вводить ни себя, ни слушателей в соблазн, не допускал на занятия в масджид красивых юношей. Так что особо смазливым отрокам приходилось навешивать на лицо трепаную паклю пристойной длины.

Туфель попал в цель: мурид, получивший по темечку, взвыл и схватился за голову. Вокруг него тут же завертелось, закрутилось в суматохе и воплях: кто-то нагибался за башмаком, кто-то воздевал руки и потрясал кулаками, чей-то ребенок ту же ухватил туфлю и подкинул ее вверх - и вот тут-то и началась подлинная свалка. Видимо, многие верующие сегодня искали пару к уже пойманному башмаку.

Удовлетворенно хмыкнув, Абу аль-Хайр опустил занавеску.

Точнее, он хотел уже опустить занавеску, как... Бац!

- О Всевышний! - жалобно воскликнул начальник тайной стражи.

Щель между плетеными полотнищами уже смыкалась, когда в нее влетел довольно большой миндальный орех. Орех угодил ибн Сакибу прямо в лоб, отскочил и сбил набок маленький стакан с чаем.

- Таа-ак, - созерцая растекающуюся по полотенцу лужицу, сказал себе Абу аль-Хайр.

Воистину, не следует человеку пытаться обмануть Всевышнего - ибо обманет его Всевышний и воздаст ему сторицей за неразумие.

- Господин?.. - тихо позвали за спиной.

- Говори, о Хусайн, - отозвался он, поворачиваясь в сторону невольника.

Тот степенно устраивался рядом с его циновкой прямо на земляном полу. Остальные посетители чайханы делали вид, что совершенно не замечают начальника тайной стражи и его доверенного раба.

Хусайна в Медине знали хорошо, очень хорошо. Мало кто из именитых жителей не имел с ним дел, а те, кто не имел, хотели бы завести полезное знакомство. Абу аль-Хайр подозревал, что его собственные сведения о состоянии невольника не так точны, как ему хотелось бы. Вроде бы получалось, что верткий шамахинец сумел припрятать около пятисот тысяч динаров - это не считая поместья под Ахвазом и пары домов в Куфе. Ну, и стоимости утвари, ковров, невольников и рабынь в ятрибском доме. Когда город отстраивался после карматского налета, Хусайн развернулся вовсю: и участками спекулировал, и припасы втридорога сбывал, и сведениями об именитых гражданах торговал, не стесняясь. Один раз его уже брали по обвинению во взяточничестве и казнокрадстве: увезли в Куфу и там поместили в дом Имадуддина ибн Имада, в прошлом законоведа, а теперь старшего катиба наместника. Пытали Хусайна на дыбе и у столба на солнце, требуя отписать казне имущество - тогда-то и выянилось, сколько и где у него зарыто горшков с золотыми, сколько сундуков отдано на хранение, а сколько вложено в торговлю. Однако Абу аль-Хайр готов был дать на отсечение правую руку - это лишь треть истинного состояния ушлого шамахинца. Ну или половина. Остальное записано на подставных лиц и раскидано по квитанциям и чекам у менял и ханьских ростовщиков.

Хусайн... впрочем, какой Хусайн. Смуглого, вислоусого парса звали Гамидом, это Абу аль-Хайр дал ему имя дяди Пророка - называть так нового раба считалось к удаче. Так вот, вызволить наглого плутишку оказалось непросто: прошлое шамахинца, тогда еще Гамида Шахин-оглы, не говорило в его пользу - ибо походило на старинный роман с приключениями. Разбойничьи налеты, мятежи, измены - шамахинская, короче, история. С длинной бунтовской предысторией - отец, дед и братья Гамида казнены были двадцать три года назад после подавления очередного восстания в Фарсе. Гамид, младшенький, пересидел у родственников, а потом с рвением взялся за семейное дело. Айяр из него вышел никудышный, после трех лет разгульной жизни он угодил в тюрьму. Потом оказался на невольничьем рынке, потом в поместье под Васитом - работал на водяном колесе. На его удачу, семь лет назад Абу аль-Хайр заехал в то поместье погостить - ну и взять под стражу хозяина. Перед отъездом. Гамид подсуетился: сговорился с доверенной рабыней господина, выведал, где тот держит драгоценности и наличные - ну и сдал всё Абу аль-Хайру. Когда имущество казненного по обвинению в сговоре с карматами господина пошло с молотка, ибн Сакиб перекупил умника. Так Хусайн и стал Хусайном.