Ксения Медведевич - Мне отмщение

Справа, из-за угла, медленно вышла замотанная в черное женщина.

Так.

- Что ж вы, миледи, не при параде, - сглотнув, проговорил Тарег.

Ни рогов, ни короны. Узза казалась маленькой и беззащитной в абайе и маске-бирге. Конечно, здесь она в чужих владениях. В Медине властвует сестричка со своими собачками.

- За мной должок, - стараясь не заплетаться языком о помертвевшие губы, проговорил Тарег. - Третье поручение, миледи. Чего изволите?

Мы в расчете, Тарег. Будешь в Марибе, спроси лавку плетельщика циновок Антары ибн Авада - думаю, он будет счастлив. Да и Абла обрадуется...

Сглотнув слюну, Тарег нашел в себе силы улыбнуться - Антара живой. Хорошо, что живой. И совсем хорошо, что женатый на Абле.

- Что ж, - пробормотал он, глядя, как изо рта вырываются клубы пара.

Какой же в этом переулке мороз...

- Раз мы в расчете, я задам тот же вопрос, - голос сорвался на кашель.

В ответ прошелестело:

Ты не понял, Тарег. Возвращайся к халифу.

- Отвечайте, миледи! Дали слово - держите!

Ты не понял. Твоя ночь - завершилась. Теперь ты - Страж Престола.

- Что мне делать с аль-Лат?!..

Твое будущее определено. Что делать дальше, узнаешь. Ты все узнаешь по дороге, о Страж.

- К владельцу не вернусь! - прорычал Тарег.

Лицо обдало холодом, да так, что застыли губы.

Салуги задрали морды и залились замогильным, мрачным воем.

Дальше все произошло очень быстро.

На соседней улице крикнули, залаяли приказами. Громко затопали копыта лошадей, которых пустили вскачь.

Оказавшись в кольце наставленных копий, Тарег отодвинул щеку от царапающего кожу острия:

- Это такая вежливость?

- Это такая предосторожность, сейид, - ответил молодой гвардеец в желтом кожаном кафтане. - Я в четвертый раз вас упустить не хочу.

- Абу аль-Хайр?.. - позвал Тарег. - Ты ж здесь, отзовись.

- Каид Марваз! Прикажите вашим людям убрать копья... - прозвучал усталый голос.

Ашшарит прошел через ряд всадников, сердито пихая их в стремена.

- Я же говорил вам, господин Стрелок. У Хозяйки на вас планы.

- Не делай этого, Абу аль-Хайр.

Тот бесконечно устало помотал головой, поднимая руку - ну все, мол, сколько можно.

- Вы справились без моей хваленой волшебной силы. Справились. Я не нужен вам, чтобы победить карматов. Я вообще не нужен аш-Шарийа. Пойми, это была ошибка. Повлекшая за собой череду других грустных ошибок.

- Мне сейчас не до богословских тонкостей, господин Стрелок.

- А здесь нет никаких тонкостей. Через три года по этой земле пройдется поток, который не остановить никому. Ни мне, ни вам - даже с моей помощью. Через три года аш-Шарийа настанет конец, Абу аль-Хайр. Окончательный конец, конец света. И эти три года я хочу прожить без чешуи.

- Я...

- У тебя в рукаве фирман халифа. Когда я поцелую печать, разверну его и прочту, я превращусь в чешуйчатое чудовище. В трёшку. В аждахака, которого ты видел в альхибе. Отпусти меня, Абу аль-Хайр. Я прошу тебя, отпусти. Я... не хочу... встретить смерть аждахаком.

Ибн Сакиб вздохнул. Грустно хмыкнул. И достал из рукава фирман.

- Именем повелителя верующих, я вручаю тебе это повеление и послание, о нерегиль.

Тарег посмотрел на свернутую в трубочку бумагу. На толстом красном шнуре покачивался кругляшик халифской печати.

Пожав плечами, нерегиль принял бумагу в обе ладони. Для порядка пробормотал:

- Слушаю и повинуюсь.

И развернул свиток.

Над головой, не стесняясь, вздыхали - с облегчением. Скрипя рукавицами и позванивая кольчугами, отводили и поднимали копья.

Интересно, это тот же фирман, что ему пытались вручить в Нахле? Да нет, непохоже, если б письмо за ним полгода гонялось, потрепалось бы. На свежей, жестко шуршащей бумаге было выведено - свирепым, размашистым, плюющимся чернилами почерком:

"Ты говнюк, сволочь и уродливый нелюдь. Кругом людей убивают и вилаяты жгут, а тебе до этого, я смотрю, как ишаку до музыки. Приказываю немедленно прибыть туда, где я буду пребывать на момент вручения этого письма. Не прибудешь и опять усвистишь, погань сумеречная, я тебя лично найду, выдеру плеткой и отправлю работать на водяном колесе. Это все, что я имею тебе сказать, сучий сын. Когда вернешься, ты познаешь мой гнев. И это - клянусь Всевышним - будет не на словах. Всё. Абдаллах аль-Мамун".

В следующий миг в него - отовсюду, сверху и снизу, со всех восьми сторон света - хлынула Сила. Воронка со свистом вкрутила Тарега в себя, вереща и колотя руками, он поднимался над землей, разевал рот, как пойманная рыба, выгибался и снова кричал, протестуя против немыслимой, несправедливой, небываемой боли...