Гай Гэвриел Кей: Последний свет Солнца

— Поэтому увел коня? Куда? В лес? — Ибн Бакир махнул рукой в сторону сосен за полями.

Ульфар пожал плечами. Махнул в сторону площади. Ибн Бакир увидел, что мужчины садятся на коней — не всегда ловко — и скачут к открытым городским воротам и деревянному мосту через ров. Другие бежали и шагали рядом с ними. Он услышал крики. Гнев, да, но и еще что-то: оживление, интерес. Обещание забавы.

— Его быстро найдут, — сказал Ульфар на том языке, который здесь, на севере, мог сойти за ашаритский.

Ибн Бакир кивнул. Он смотрел, как мимо галопом проскакали два всадника. Один вдруг пронзительно крикнул, проезжая мимо, и яростно стал вращать над головой топор, со свистом описывающий круги, без какой-либо явной причины.

— Что они с ним сделают? — спросил Фираз не слишком заинтересованно.

Ульфар фыркнул. Быстро заговорил с остальными на языке эрлингов, очевидно, повторяя его вопрос.

Раздался взрыв хохота. Один из них в приступе добродушия хлопнул ибн Бакира по плечу.

Купец, восстановив равновесие и потирая онемевшую руку, осознал, что задал наивный вопрос.

— Может быть, кровавого орла, — ответил Ульфар, сверкнув желтыми зубами в широкой ухмылке и сделав сложный жест двумя руками. Купец с юга его не понял. — Когда-нибудь видел?

Фираз ибн Бакир, забравшийся так далеко от дома, только покачал головой.

Он мог винить отца и проклинать его, даже пойти к женщинам в поселок за стенами города и заплатить им за сейта. Тогда вёльва могла бы послать ночного духа, чтобы он завладел его отцом, где бы тот ни находился. Но в этом было нечто трусливое, а воин не может быть трусом, иначе он не попадет к богам после смерти. Кроме того, у него нет денег.

Пока Берн Торкельсон ехал верхом в темноте, до восхода первой луны, он с горечью думал о семейных узах. Он ощущал запах собственного страха, и, положив ладонь на шею коня, поглаживал его, то ли пытаясь успокоить животное, то ли в надежде избавиться от напряжения. Было слишком темно, чтобы ехать быстро по неровной местности у леса, и он не мог — ясно почему — зажечь факел.

Он был абсолютно трезв, и это хорошо. Мужчина может умереть как трезвым, так и пьяным, полагал он, но у трезвого больше шансов избежать некоторых видов смерти. Конечно, можно сказать, что ни один по-настоящему трезвый человек не сделал бы того, что Берн делает сейчас, если только им не завладел дух, его не преследуют призраки и не обрекли на мучения боги.

Берн не считал себя обезумевшим, но должен был признать, что его нынешний поступок — совершенно не запланированный заранее — не самый мудрый в его жизни.

Он сосредоточился на дороге. Не было оснований предполагать, что кто-нибудь окажется в этих полях ночью. Землепашцы спят за закрытыми дверьми, пастухи пасут стада дальше к западу. Но всегда есть шанс, что кто-нибудь бродит в надежде получить кружку пива в одной из хижин, или отправился на свидание с девушкой, или высматривает, что бы стащить.

Он сам стащил коня у покойника.

Хорошей, правильной местью было бы давным-давно убить Хальдра Тонконогого и тем самым положить начало кровной вражде. Возможно, какой-нибудь дальний родственник, если таковые у него имеются, пришел бы ему на помощь. Но Хальдр погиб, когда несущая балка нового дома, который он строил (на деньги, ему не принадлежавшие), рухнула ему на спину и сломала ее. А Берн украл серого коня, которого должны были завтра сжечь вместе с конунгом.

Это заставит их отложить похороны, понимал он, и лишит покоя дух человека, который сослал отца Берна и сделал его мать своей второй женой. Человека, который также, и не случайно, приказал отдать самого Берна на три года в услужение к Арни Кьельсону в качестве расплаты за преступление отца.

Молодой человек, отданный в рабство, отца которого отправили в ссылку и который оказался без поддержки семьи, без имени, не мог назвать себя воином среди эрлингов, разве только он уедет далеко от дома, туда, где о нем ничего не известно. Его отец, вероятно, так и сделал, снова отправился разбойничать за моря. У него была рыжая борода, вспыльчивый нрав и богатый опыт. Идеальный гребец для какой-нибудь ладьи, если только не убьет своего напарника на веслах в припадке ярости, кисло подумал Берн. Он знал способность отца впадать в ярость. Брат Арни Кьельсона Никар погиб из-за нее.

Хальдр мог вполне изгнать убийцу и отдать половину его земли, чтобы не допустить кровной мести, но, взяв в жены супругу изгнанника и присвоив остаток его земли, он с удовольствием пожинал плоды своего положения судьи. Берн Торкельсон, единственный сын, две сестры которого вышли замуж и покинули остров, обнаружил, что мгновенно превратился из наследника прославленного разбойника в бесправного раба, у которого нет родственников, способных его защитить. Стоило ли удивляться, что он чувствовал обиду и даже нечто большее? Он ненавидел конунга с холодной страстью. Эту ненависть разделяли с ним многие, если верить словам, произнесенным шепотом за пивом.