Андрей Ветер - Святой Грааль

— Что за чушь! — воскликнул Артур, оборачиваясь к Флезауру.

— Послушай, Человек-Медведь, — сказал друид, — всё это очень важно. Ты воплощаешь собой не только силу и честность настоящего кельта, но и незыблемость традиций. Имя твоё для молодёжи стало символом святости. Но некоторыми своими поступками ты заставляешь людей усомниться в твоей праведности…

— Ты боишься, — вступил опять в разговор Флезаур, — что саксы уничтожат нас через несколько лет, если мы не научимся мыслить по-новому. Но имеет ли это значение? Если мы перестанем быть собой, то стоит ли нашему народу жить дальше? Что могут саксы? Только убить нас… Потерять своё лицо — страшнее…

— Чего хотите от меня? — недовольно опустил голову Артур.

— Мы хотим, — негромко сказал кто-то из друидов, — чтобы ты остался знаменем для бриттов. Ты — единственный, в кого наш народ верит. Не должен ты предавать старую веру. Не должен ты упасть в глазах людей. А если ты намерен упорствовать, то лучше тебе исчезнуть.

— Исчезнуть? Что это значит? Как исчезнуть?

— Как исчез великий Меррдин, — ответил друид. — Никто не знает, где он, и все ждут его возвращения.

— Исчезнуть?

— Ты можешь умереть, но об этом никто не узнает, государь, — выдавил из себя Флезаур. — Лучше тебе исчезнуть в зените своей славы, чем дождаться нелюбви и равнодушия со стороны народа. У людей должен быть кумир.

— Так вот для чего вы заманили меня сюда, прикрываясь именем Мерддина, — горько ухмыльнулся Артур.

— Ты встретишься с ним, — прошептал Флезаур.

— Мы не хотим, чтобы через год или два от тебя отвернулись все, — добавил друид. — Мы не хотим, чтобы твоё имя превратилось в ничто. Ты должен остаться знаменем, за которым будут идти всегда.

Артур гордо поднял голову и шагнул к Флезауру.

— Теперь я знаю, что такое предательство.

— Я не предаю тебя, государь, — нервно мотнул головой Флезаур. — Я служу тебе верой и правдой и хочу навсегда подарить бриттам твоё доброе имя.

— Странно ты понимаешь верность… Что ж…

— Прости, государь.

— Не думал, что мне придётся умирать вот так… Ты не позволишь мне взять в руки меч? Впрочем, зачем я спрашиваю? Говорить с предателем — что может быть унизительнее… Убивайте, раз решили…

— Государь!

— Молчи, тварь!

— Да будешь ты жить вечно, Человек-Медведь! — выкрикнул стоявший позади Артура друид и взмахнул серпом, нанося удар Артуру в горло.

Флезаур выхватил из ножен меч и, бросившись к падающему вледигу, вложил оружие ему в руку.

— Прощай, государь. Имя твоё не умрёт никогда! — шепнул он.

Артур попытался ответить, но захлебнулся хлеставшей из горла кровью.

Друид в капюшоне сделал знак Флезауру:

— Поезжайте! Объявите, что Мерддин срочно позвал к себе Человека-Медведя. В сегодняшнем бою Артура не будет. Ты будешь руководить сражением, Флезаур. И пусть Эктор Хоель по прозвищу Непобедимый будет рядом с тобой. Его крепкая рука понадобится нам всем… А мы займёмся телом… Никто не должен знать, что случилось с Артуром… Человек-Медведь просто исчез, но вовсе не пропал. Он где-то рядом… Он ушёл, чтобы однажды вернуться… Пусть все так думают…

Николай Яковлевич подхватил Иру под локоть, чтобы она не оступилась.

— Ира, вы сегодня будто ничего не слышите и ничего не видите. Что случилось?

Молодая женщина горько вздохнула, и глаза её мгновенно наполнились слезами.

Профессор покачал головой и расплылся в мягкой улыбке.

— Милая вы моя, зачем так убиваться? Поверьте, что в жизни нет ничего, что заслуживало бы нашего душевного расстройства. Всё проходит, всё возвращается…

— Но ведь… Нет, не могу…

Последние несколько месяцев она раздражительна, рассеяна, на пустом месте начинала плакать. Когда пять лет назад Леонид Гуревич, после продолжительного ухаживания за Ирой, наконец сделал ей предложение, профессору Замятину показалось, что в мире не встретить девушки счастливее. Но вот пролетели пять лет — и Ира превратилась в разбитое и жалкое существо: исчезла лучистость её глаз, пропало сияние её лица, которое все называли сказочным и которое покоряло даже женщин и заставляло всех видеть в Ире ангела, а не красавицу, сотканную из влекущей человеческой плоти.

— Давайте-ка вы мне всё расскажете толком, — предложил Николай Яковлевич, останавливаясь. — Так ведь дальше продолжать нельзя, милочка. Я вас десять лет знаю, с вашего первого курса наблюдаю за вами… Что стряслось? В семье плохо? Леонид Степанович чудит?