Кэтрин Куртц - Магия Дерини

В действительности у нас почти нет свидетельств того, что священники-дерини были когда-либо обвиняемы в злоупотреблениях подобного рода, хотя некоторые из людей, посвященных в сан, казалось, были обеспокоены возможностью этого. Однако, независимо от того, кто стал причиной, человек или дерини, разглашение тайны исповеди считается одним из наиболее отвратительных преступлений, несущих на себе глубокий эмоциональный отпечаток. Это и объясняет то отвращение, которое вызвала у Моргана необходимость замаливать грехи, которые он совершал, чтобы выиграть время, когда он был узником Уэрина де Грея и фанатичного Монсиньора Горони. Это объясняет и его недоверие к Эрилану, когда тот снова предлагает ему исповедаться, хотя он и уверяет его, что в исповеди по всей форме нет необходимости. Это также становится причиной того, что принц Джаван не осмеливается исповедаться во всем отцу Стефану или архиепископу Хуберту из-за страха быть обвиненным в чем-либо. Юный Гилре д'Эйриал испытывает на себе предательство в полном смысле этого слова, когда рассказывает о своих мессах Дубового Листа и Шапочки Желудя отцу Эрдику, и тот, раскрыв тайну исповеди, рассказывает об этом его отцу. (Архивы дерини.)

К сожалению, все примеры, приведенные здесь, характеризуют исповедь лишь с ее отрицательной стороны, скорее как наказание, нежели ритуал примирения и исцеления, каким он и задумывался. До сих пор мы были свидетелями лишь двух примеров исповеди, имевших положительный результат, когда исповедь была использована по назначению. Оба случая связаны с предсмертной исповедью перед последним причастием. Для этого Эвайн и разыскивает епископа-дерини Найэллана перед тем, как приступить к исполнению обряда, который в конечном счете будет ей стоить жизни.

— Отец, я солгала Йораму и Кверону, — прошептала она, отведя взгляд на край пурпурной епитрахили, лежащей на его плечах. — Я сказала им, что в порученной мне миссии нет никакой опасности. Но если бы я сказала правду, они не позволили бы мне идти, а я обязана.

Найэллан медленно кивнул, в его стального цвета глазах нельзя было прочесть ничего. Они сидели в келье Найэллана, по углам которой были расставлены свечи, чтобы ничто не смогло помешать им.

— Эта опасность, — проронил Найэллан, с непревзойденным мастерством позволяя ей рассказать все, — касается лишь тебя или их тоже?

— Для них есть тоже небольшой риск, но они знают это и готовы принять его. Я рискую несравнимо большим.

— И ты готова принять на себя это?

— Да, отец. — Она подняла на него свои голубые глаза. — Я должна. И если понадобится жертва, я должна принести ее. Будет неверным настаивать на том, что я свободна сделать свой выбор?

Найэллан удивленно взглянул на нее. Плохое предчувствие отразилось в морщинах вокруг его рта, и на мгновение Эвайн потеряла доверие к нему.

— Ты. очевидно, хорошо и долго думала об этом, — сказал он после тревожной паузы.

— Да, отец, и я ручаюсь, что чаша сия минет меня. Но если мне дадут ее, я должна испить ее до дна.

— Должны ли и дети твои испить ее, если ты погибнешь в этом рискованном предприятии?

— Труднее всего, — прошептала она, отведя взгляд, — осознавать, что мои дети могут стать сиротами по моей вине. Но все же я должна пойти на этот риск. Я сделала распоряжения на тот случай, если не вернусь. — Она вручила ему запечатанный пергаментный пакет. — Фиона присмотрит за моими младшими и будет лучшей матерью для них, чем была им я. Если я решила поступить так, как велит мне мое сердце, я должна пойти на это. Только я могу это сделать. Ты понимаешь меня, Найэллан?

Мгновенье спустя он закрыл глаза и кивнул, положив ладонь на ее сложенные руки, и его епископское кольцо горело меж них, словно огонь маяка.

— Не совсем, дитя мое, но, очевидно, у тебя есть веские основания поступать именно так. Я не буду расспрашивать тебя далее, так как чувствую присутствие здесь той силы, которая превосходит все, что я могу привести в действие. — Он взглянул на нее в печальной задумчивости. — Позволишь ли ты по крайней мере молиться за тебя?

— Конечно, — сказала она со слабой дрожащей улыбкой. — Есть еще одно одолжение, которое вы можете сделать мне.

— Все, что в моей власти, дочь моя.

— Вы можете дать мне последнее причастие в случае, если я не вернусь из этой поездки. Это очень ободрит меня.

Найэллан вздрогнул, словно она ударила его, но после того, как его сердце успокоилось, он напряженно кивнул.