Лев Власенко - Рассказы - 2005-2010

Но сейчас большая часть просторной рыночной площади была безлюдной: не блестели на утреннем солнце металлы и драгоценности, исчезли дурманящие голову запахи и затих привычный для жителей Аютии многоголосый гомон. Даже прилавки с фруктами и рисом пустовали.

Под плач шелковых струн одинокой скрипки-сам саи, небольшая толпа кружила по рынку. В ней выделялись двое юношей в дорогих одеждах, богато расшитых яркими узорами. Их темные волосы были зачесаны вверх и скреплены золотыми кольцами в соответствии с рангом. На поясах, в простых ножнах из дерева и змеиной кожи покачивались длинные кривые мечи-краби, лишенные любимой молодыми бездельниками богатой инкрустации. Потертые рукояти выдавали в их владельцах опытных воинов, чье оружие не скучало подолгу без дела. Один из двух товарищей был необычно бледным и высоким для сиамца, другого отличало улыбчивое, простодушное лицо. Грустного молодого мужчину звали Рангсан, улыбчивого — Прая.

— До голода еще далеко, но время летит незаметно. Вчера я хотел купить свежих фруктов для Солады Маи — но их уже в городе не отыщешь. — Пожаловался Прая, взвешивая на ладони сочный розовый плод.

Его спутник равнодушно посмотрел на опустевшие прилавки своими большими, выразительными глазами.

— Следует ввести запрет на торговлю рисом, изъять его и раздавать народу малыми порциями, — предложил он.

— Хорошая идея, но такие меры вызовут недовольство среди многих горожан.

Рангсан заплатил торговцу, расплывшемуся в чернозубой улыбке.

— Пусть лучше паника, чем это безразличие, — заметил Рангсан, не улыбнувшись в ответ.

Печальный юноша был прав. Когда жители Аютии увидели у стен своего города бирманские знамена, они не разразились воинственными криками, не зашлись громким плачем и мольбами. Вместо этого город впал в апатию. Равнодушие его жителей к своей судьбе вместе с неотвратимо пустеющими прилавками пугало сильнее вражеских солдат и пушек.

— Ты покупаешь фрукты для Солады Маи? — заметил Рангсан. — Все-таки что вас связывает? Я слышал, ты уже несколько недель ночуешь в ее доме.

— Не хочу распускать слухи, но, похоже, она всерьез решила выйти за меня замуж, — похвастался Прая. — Для вдовы она молода и красива, а женщина одна не может содержать дом.

— Она успешно содержит дом, — белолицый красавец закатил глаза. — Весьма развратный дом, к тому же.

Ухмылка Прая стала беспомощной.

— Тебе тоже стоило бы навестить нас, — предложил он, стараясь скрыть смущение.

— Возможно, — неожиданно согласился его серьезный собеседник. — Если ты приглашаешь…

Рангсан бросил оставшиеся деньги музыканту.

— Что ты делаешь?.. — изумленно спросил Прая. Его друг никогда не слыл богачом.

— Этот хлам скоро ничего не будет стоить, — Рангсан взвесил на ладони последнюю монету. — Лучше избавиться от денег сейчас. Скоро этот металл сгодится только на наконечники стрел.

Музыкант слушал их, не отрываясь от своего инструмента. На его сосредоточенном лице не отразилось ни возмущения, ни страха. Только мелькнула неживая улыбка, когда деньги звякнули у его ног.

— Аютией правит обреченность, — меланхолично пробормотал Рангсан, — правителю следовало послушать генерала Сина и оставить город.

Прая кивнул. Он хорошо помнил день, когда девараджа — божественный повелитель свободных земель — собрал своих приближенных, чтобы обсудить предстоящую войну…

…Тронный зал Большого Дворца был полон. Ярко одетые титулованные аристократы, чиновники и сановники в остроконечных белых шапках, военные в алых мундирах и сверкающих стальных кирасах, все распластались на полу и замерли в ожидании.

Сидящий на троне человек казался крошечным и беззащитным. Несмотря на то, что трон был расположен на возвышении, и никто из подданных не смел поднять глаз, девараджа выглядел смущенным и напуганным. Он явно не привык к присутствию стольких людей в святая святых его обители.

Владыка Аютии — Прабат Сомдей Пра Чао Ю Хуа Бороморача Пятый, также известный как Сурият Амарин — был затворником и крайне неохотно вершил государственные дела, предоставляя это своим доверенным советникам и генералам.

Сейчас, однако, он не мог оставаться в тени. Глядя на пеструю толпу, которая от его имени управляла государством, Сурият впервые в жизни в полной мере ощутил величайшее бремя и величайшую силу, которую олицетворял правитель Аютии. Поколения его великих предков унаследовали эту святость от древних владык Ангкора, чьи памятники поглотила земля, а имена помнили лишь камни разрушенной древней столицы. Забыть об этом ореоле осязаемой власти было непросто даже сейчас, когда воины вместо мечей и доспехов носили ружья и алые мундиры, а вокруг столицы развевались «павлиньи» знамена бирманской армии…