Анатоль Нат - Приключения Димки Петрова...

И становилось понятно почему Сидор столько времени, денег и сил уделял этому моменту.

— "Надо было больше уделять внимания делам компании, — устало подумал Димон, с трудом вытаскивая застрявший в топкой грязи сапог, и аккуратно поправляя его на ноге. — Тогда бы для меня не было бы сюрпризом осенняя распутица. Провались она пропадом", — мысленно выругался он.

Сил даже на то, чтобы открыть рот и выматериться — не было. А впереди был длинный, уже понятно что изматывающий путь.

Решение притопить в ближайшей речке до времени неудобные при транспортировке и тяжеленные колёсные пары было правильным. Правильным, и в данных обстоятельствах единственно возможным.

Последние ничем не были лучше всего остального и было понятно, что если серьёзно браться за устройство собственной железной дороги, то отливать из чугуна надо свои собственные колёса, а не пользоваться ворованным. И из чугуна нормального, а не из того гов…а, буквально под пальцами крошащегося убоища, что никуда, кроме как на переплавку не было годно. И центровать их как следует, а не так, как сделали это спустя рукава княжеские дятлы. Или не дятлы, а эти самые — долбоё-ё-ё…. Такие вот там мастера.

Всё равно было понятно что ни завтра, ни весной, ни возможно даже следующей осенью своей железной дороги у них не будет. Для железной дороги нужны были рельсы. Хорошие рельсы! А рельсы — это прокатный стан. Хорошие рельсы — хороший прокатный стан. Возможностей же того, что был у них, для проката хороших рельс было недостаточно. Это знал даже он, хоть всё время старательно избегал любых общений с литейщиками.

Нормальный прокатный стан, или более-менее к нему приближающийся, в лучшем случае будет у них лишь к весне. Да и то… если вообще будет. Если всё у них будет хорошо и Сидор наконец-то доставит в Старый Ключ задержавшийся непонятно где, наверное уже к этому времени купленный на Западе или в Империи хороший прокатный стан.

Где и почему произошла задержка, Димон не знал. Этими вещами занимался Сидор. А тот ему ничего не говорил. Ни ему, ни кому-либо другому. Чего, к слову сказать, требовал и от всех остальных.

Не все его слушались, но сам Сидор последнее время буквально с маниакальной упёртостью следовал своим же правилам. И вытащить из него пару лишних слов стало совершенно невозможно. Тот последнее время никому не говорил чего-либо сверх самого минимума. Да и сам минимум он последнее время понимал как-то по своему. Никому и ничего, ни полслова. А в случае если кто-либо что-то узнавал сам, а потом делился с друзьями, устраивал такой скандал, что напрочь отбивал охоту соваться в его дела.

Поэтому, прикинув собственные ближайшие перспективы с устройством железной дороги, и найдя их безрадостными, Димон решительно избавился от лишнего груза. Главное сделано. На этот берег доставил и худо-бедно спрятал. А дальше видно будет. Решат парни с литейного, что княжеские колёсные пары им необходимы, хотя бы на переплавку, он скажет где их можно взять. Вернутся — достанут. Не скажут — да провались оно пропадом.

Да и то, если к тому времени здесь ещё что-либо останется. Димон прекрасно помнил свою первую переправу и всё произошедшее вслед за тем. Как тщательно кто-то перерыл за ним все оставленные ими следы, все могилы с погибшими и даже все помойки, вплоть до туалета. И как тщательно подобрал кто-то всё оставленное ими на берегу.

Колёс было жалко до слёз. Не дай Бог уведут. Но и тащить с собой дальше такую тяжесть не было никакой возможности. Дорог здесь не было. Даже направления и те присутствовали весьма условно. А сам влажный, мягкий грунт тучных и жирных чернозёмов поймы Лонгары просто физически не мог вынести давления полозьев перегруженных волокуш. Даже их, серьёзно облегчённые фургоны в сырых низинах вязли чуть ли не по ступицы.

Осень! Будь она проклята, эта поздняя осень с её противными затяжными дождями, поставившая под большой вопрос саму возможность добраться до дома.

Где уж тут тащить с собой ещё и тяжеленные чугунные колёса. Основной бы груз вывезти.

Здесь были не твёрдые сухие почвы Правого берега. Здесь была низкая, влажная пойма лонгарской равнины. Чернозём, будь проклят этот пластилин! И если он хотел доставить добычу в целости и сохранности домой, следовало чем-то пожертвовать.

Димон пожертвовал колёсами.

Следующие дни, недели, месяцы, годы — Димон не запомнил. Всё слилось в какой-то бессвязный ком из всего лишь нескольких ощущений: мокро, грязно и липнущие к ногам пудовые комы вязкого, липкого чернозёма, в который уже кажется, провалился по пояс.