The Killers - Уроки Окклюменции

— На меня напали сзади, — говорил Мальсибер, сжимая кулаки так, что побелели костяшки пальцев. — Я не видел лиц, но узнал голоса — это Поттер и Блэк. Да и кто бы еще вздумал вечером подкарауливать на лестнице и нападать сзади! Они меня оглушили, ударили чем‑то, скорее всего. Не знаю, на что эти отморозки рассчитывали, но когда я очнулся, то палочка была при мне, а вот пузырек с вытяжкой исчез. А больше и брать было нечего, деньги я все потратил. Может, попугать хотели, показать, какие они крутые или продемонстрировать свою власть, мол, слизеринцы, не ходите поодиночке, бойтесь нас, — Мальсибер с отвращением скривился. — До чего ничтожные люди!

В душе у Северуса перемешались ярость и злость от того, что эти двое, точнее, обычно четверо, никак не оставят его и его факультет в покое, и обида от того, что редкий ингредиент, добытый таким трудом и ввезенный нелегально, пропал по воле этих тупиц, которые о подобном, наверняка, и не слышали, а значит, пропали его исследования. Северус отлично понимал, что Мальсибер ни в чем не виноват, но спать отправился крайне раздосадованным, решив завтра же написать Забини. Хотя вряд ли он сможет второй раз приобрести вытяжку из Люциферовой травы.

На завтраке в Большом Зале слизеринцы с интересом наблюдали за Поттером и Блэком. На них лица не было — бледные, с черными кругами под глазами, изможденные и какие‑то дерганые, сегодня они никого не задирали и ни над кем не подшучивали, как обычно. Снейп и Мальсибер понимающе и злорадно переглянулись. Вытяжка из Люциферовой травы, несмотря на опасные свойства, имела не только заманчивый цвет, но и приятный сладковатый аромат. В книгах так же говорилось, что и на вкус она напоминает скорее сироп. Подобные качества представляли еще большую опасность для незнающего человека, который мог принять вытяжку за какую‑нибудь витаминную настойку. А судя по потрепанному виду Мародеров, сегодняшняя ночь по каким‑то причинам была для них отнюдь не из приятных.

Снейп, Мальсибер и Эйвери быстро составили план действий: после завтрака проследовать за гриффиндорцами и, когда те останутся одни, сыграть на неожиданности и посмотреть с помощью легилименции, чем же занимались господа Мародеры после того, как напали на Мальсибера. В том, что грабили именно эти двое, не было никаких сомнений.

Взмах палочкой, слова заклинания и вот уже Северус летит по тоннелю чужих чувств и воспоминаний. Вот Поттер и Блэк молниеносно набрасываются на Мальсибера сзади, вот быстро проводят руками по его мантии, извлекая из кармана пузырек с бледно–розовым содержимым, мельком разглядывают и Поттер прячет находку в карман уже своей мантии, вот они в Гриффиндорской спальне, забрались с ногами к Блэку на кровать, задернули полог и гадают, что же в пузырьке, наверняка, какой‑нибудь жуткий яд, что еще может быть у слизеринца. Вот Поттер откупоривает пробку, принюхивается и с удивлением говорит: «Пахнет персиками, надо же!», они с Блэком смеются и последний предлагает: «Сохатый, давай попробуем, не бывает ведь персикового яда! Яды все ужасно вонючие», — и оба гогочут над плоской шуткой. А потом каждый делает по глоточку, больше в пузырьке, на их счастье, нет. Поттер хмыкает: «И на вкус похоже на микстуру, в детстве такие давали. Смотри, Бродяга, ничего не происходит. Видимо, у змеенышей даже яд просроченный!». Они болтают еще с полчаса, ровно столько нужно для того, чтобы вытяжка начала действовать. Северус видит, как они укладываются спать, а затем летит уже по царству кошмаров Джеймса Поттера. Воистину, прав был Забини, говоря об ужасных видениях. Но ужас у каждого свой. Ужас Джеймса Поттера не имел ни клыков, ни жал, не принимал обличие вампира или приведения. Это было гораздо хуже: первобытный страх, не имеющий четкой формы, просто плотный колыхающийся сгусток, из которого выползают десятки тонких черных отростков с красными глазами на концах, и там, в этой студенистой массе, окруженной темным туманом, находилось что‑то по–настоящему ужасное, то, что нельзя было увидеть, зато можно было прекрасно почувствовать, необъяснимое, и от того еще более страшное. Что‑то, от чего нельзя было убежать, защититься, нельзя было скрыться. Что‑то, что захватывало тебя, засасывало, поглощало, что‑то темное и неимоверно могущественное и вездесущее. То, что поднялось из самых глубин подсознания, нечто древнее, как самые первые инстинкты, сводящее с ума, парализующее волю и завладевающее разумом настолько, что сходишь с ума и уже сам готов броситься туда, где колыхаются тени и раздаются едва слышные голоса, которые то затихают, то вновь зовут окунуться к ним, в этот первобытный мрак, который появился вместе с мирозданием.