Лана Тихомирова - Безграничье

- Как же долго я спала, - сказала Белоснежка".

- Как же долго я спала, - повторил Йозеф. Меня передернуло.

- На сегодня будет, Йозеф, - сказала я, но ненадолго еще задержалась в его палате.

- Мы тебя выпишем скоро, - сказала я ему.

Йозеф беспокойно оглядывался: он догадался или понял, о чем я говорила, или просто осознал, что в его поле зрения появился кто-то другой.

Из его палаты я вышла чуть не плача.

Я прошла мимо палаты Пенелопы, которая все еще была заперта, и зашла в следующую, где когда-то лежал Виктор. Здесь запах был самый родной.

Тощий рыжий мужчина встретил меня как всегда радостно. Обниматься не полез, но сразу стал хвастаться тем, что слепил очередного уродца. Это был паук с торсом человека и головой быка.

- Это что опять такое? - всплеснула руками я, - Я какое задание дала?

- Слепить человека, паука и быка.

- А вы что слепили?

- Так интереснее.

- Нет, так не пойдет. Мне не нужно, как интереснее! И почему у вас ботинки на разную ногу?

Альберт посмотрел на свои ноги, недолго подумал о чем-то и скрестив ноги поставил ступни рядом.

- А так правильно?

Я не знала, плакать мне или смеяться.

- Переобуться надо. Как же вы ходить будете?

- Ну, как-то так.

Альберт ловко прошелся по палате, усердно делая вид, что левая нога это правая и наоборот.

- Это же неудобно!

- Не все в жизни должно быть удобно, - философски заметил Альберт. Но обувь в порядок так и не привел.

- Мы скоро вас выпишем, сказала я.

- Да? Это печально, - радостно отозвался Альберт.

- Займетесь, как и прежде скульптурой, только просьба к вам, чтобы впредь не попадать в заведения вроде нашего, пытайтесь избегать алкоголя.

- Но я творец!

- Алкоголь не составная часть творчества, - с сомнением сказала я, косясь на паукообразное.

- Я понимаю, - сказал Альберт, приходя в восторг от одного взгляда на свое творение.

В коридоре я присела на подоконник. Альберт из всех четверых самый легкий. Скульптор-неудачик, допившийся до зеленых чертей, потому что его сомнительные работы никто не хочет покупать. Он человек, безусловно творческий, а творец априори вне психической нормы. Работы Альберта попахивали шизофренией, но его состояние не угрожало здоровью других людей и ему самому. Напившись, Альберт вошел в состояние делирия и задержался, так как доктор все-таки хотел и ту шизофрению, что имелась у Альберта искоренить. Не вышло. Весь наш скорбный труд пропадал из-за кого-то, кто понятия не имел о том, с чем мы имеем дело.

Что будет с Йозефом, у которого никого нет? С Джуд, которая любит апельсины? С Роуз, которая устала о жизни в свои семнадцать? Альберт не пропадет, если не будет пить, а остальные?!

Я вошла в ординаторскую сказать доктору, что часть больных я обошла. Но увидев доктора поняла, что политическая ситуация снова изменилась. От доктора веяло словами "заговор" и "подполье" за версту.

Ван Чех уже не сидел за бумагами, они были раскиданы в беспорядке, он бегал по кабинету, потирая руки и поглаживая усы.

- Наконец-то! Ты там полбольницы обойти решила?! Я уже хотел поводыря тебе присылать, мало ли ты заблудилась или дорогу забыла, - набросился на меня доктор. Он очень суетился и торопился, но говорил шепотом, срываясь на бас, - Я придумал, что мы можем сделать! Садись! - ван Чех протащил меня через ординаторскую и усадил. Я не сопротивлялась - себе ж дороже выйдет.

- Почему ты не спрашиваешь, что я придумал?!

- Сами все расскажете. По глазам вашим вижу, что что-то грандиозное, - спокойно ответила я.

Ван Чех обиженно на меня посмотрел и поджал губу. Он помолчал, сделал еще кружочек по кабинету и буквально подскочил ко мне, поскользнулся на какой-то карте, чуть не упал, я сидящая на стуле, удержала доктора от удара об пол. Ван Чех склонился ко мне и зашептал:

- Я подумал. К черту всю эту документацию. Зачем ее сдавать? Все равно все архивы будут уничтожены. Наша информация должна либо храниться в условиях жестокой секретности, либо быть уничтожена. Так вот. Я не сдам документацию вообще. За две недели мы что-то еще успеем. Хотя бы закрепить то, что уже сделано! А после… Брижит, после мы не бросим своих больных. Черт с ней с реквалификацией, я получу ее палец о палец, не ударив, а за тебя замолвлю словечко. Это будет чистая формальность.

Вот что я предлагаю. Мы будем проводить терапию у больных на дому. А что делать? Конечно, это будет не так удобно, как в стационаре, придется поездить, да и в случае чего ночью им никто не поможет… Но мы не бросим их, Брижит, не бросим! - впервые я видела доктора таким напуганным, радостным и возбужденным одновременно. Ван Чех, кажется, сам себя боялся в этот момент.