НЭКО - Ученица колдуна

«Зачем ты дал мне право выбора? Не зная его, я никогда бы не решилась сделать то, что сделала… Зачем так горька та свобода, что ты даровал мне? Ведь ты знал, проклятый, что соблазн будет слишком велик, что я не выдержу, что сердце моё разорвётся, выпуская на волю чудовище… Зачем ты простил меня? И – знаю – что бы я ни совершила – ты уже даровал мне вечное прощение… Это хуже любого наказания! Я хочу, чтобы ты ненавидел меня. Чтобы желал мне смерти – мучительной и страшной. Такой, какую я заслужила. Будь ты проклят – до самой гибели этого мира. Пусть ни Тьма, ни Свет никогда не примут тебя. Это ты сделал меня чудовищем. Я никогда не прощу тебя. Ты ведь знал, что я – просто слабый человек… зачем же заставил поверить в то, что я – всемогущая королева? Зачем дал мне право распоряжаться чужими жизнями? Глупец… Я буду вечно следовать за тобой – по любым дорогам любых миров. Просто для того, чтобы ты ответил мне: зачем дал мне право выбирать?»

- Да что ж ты дурища такая уродилась? Чего ты вертишься, как коза? Вот не дошью тебе платье – голой на праздник пойдёшь!

Тонкая нить натянулась и лопнула. На пол упал ворох воздушного дорогостоящего кружева. Холли с досадой отвесила младшей сестре подзатыльник:

- Это всё потому, что ты вертишься!

- Сама дура! – рассерженно вскрикнула младшая, грозно топнув ногой.

- Раз так – иди вон! Сама себе шей! – Холли отвернулась от сестры, а та с рёвом выбежала из комнаты, громко хлонув дверью.

- Вот дурёха… Отцу побежала жалиться…

Холли в расстерянности собирала упавшие кружева. Сестру свою, Моренку, она и любила, и сердилась на неё, и на то были причины. Два года назад умерла мама. Моренке тогда едва исполнилось восемь, Холли – двенадцать. Холли хорошо помнила тот день. Мама лежала в кровати – бледная, тоненькая, лишь ярко-рыжие волосы словно полыхали на подушках. Она болела уже несколько лет, и ни один врач не смог даже сказать, что именно с ней творится – поговаривали даже, что это – проклятие.

Моренка выла в голос, лёжа рядом с матерью, а та едва поглаживала волосы младшей дочери, глядя в потолок. Отец просто сидел в кресле в углу комнаты, безразличный и пустой. Врач пытался сделать больной кровопускание, но мама мягко отстранила его, чуть слышно прошептав:

- Не надо. Не поможет. Дайте умереть. Я так устала…

Холли так хорошо слышала это её холодное «Дайте умереть» - даже несмотря на вопли Моренки, что её пробрал липкий ужас. Как можно не хотеть жить? Как можно желать уйти из этого мира, где есть любимый муж и две дочки?.. Ведь она любила их. Холли знала это точно! Только с мамой им было так здорово, так весело. Только у неё были такие нежные руки, только она могла так заливисто смеяться, только она знала огромное количество волшебных сказок, только мама могла так красиво уложить волосы Моренке, что все девочки с улицы завидовали ей. Мама научила Холли шить. Мама научила всему, что знала сама – но… всему ли?..

Взгляд, полный нежности, остановился на старшей дочери. Губы умирающей шевельнулись.

- Я могу уйти, моя дорогая? Вы меня отпускаете?

Врач в бессилии опустил голову, отец закрыл лицо руками, Моренка снова заголосила, уцепившись в мать. Но мама смотрела только на Холли. Слёзы беспрерывно текли по щекам старшей дочери. Нежную кожу щипало от соли. Наконец, девочка вздохнула, решительно вытерла рукавом слёзы и тихо прошептала:

- Да.

- Спасибо, - едва слышно ответила мама – и ушла из этого мира тихо и спокойно.

Холли уже плохо помнила, как провожала до двери врача, как платила ему за помощь, которую он так и не смог оказать… Как в бессилии колотила её кулачками злая Моренка, крича, что Холли не должна была отпускать маму. Как отец спокойно вышел из комнаты, глядя на дочерей мёртвыми глазами и ушёл к себе, не сказав ни слова. Потом, уже на похоронах, он подошёл к старшей дочери, обнял её за плечи и тихо произнёс:

- Спасибо.

Холли не стала задавать вопросов. Она знала, что поступила правильно, хоть Моренка так её и не простила. Сейчас они так и жили – втроём, да ещё старая кухарка… Отец держал швейную фабрику, дела шли неплохо, дочек он баловал, особенно Моренку. Вот только… Так он и остался таким – отрешённым и как будто частично мёртвым.