Александр Тюрин - Меч космонавта, или Сказ об украденном времени

А тем временем дощаник уже переворачивался. Одного рейдера ящер утащил не дожидаясь, буде обед окажется в воде — прянул вверх и зажав челюстями поперек тулова, плюхнулся обратно. Последний рейдер прыгнул ловчее других — и прямо в лодку к Адаптиду. Незваный гость ухватил княжьего холопа за запястье правой руки, держащей меч, и заодно попытался подпороть ножом. Нож вышло придавить коленом, но рейдер изогнувшись, ударил Адаптида башкою под дых. Княжий холоп полетел из лодки, однако же не забыл ухватить неприятеля за ворот и прихватить его с собой. В воде они недолго бились, не до того стало. Перемирие наступило, когда оба увидели, что к ним метнулись длинные смертоносные тела ящеров.

Плавание Адаптида было борзым, порывистым и нелепым. Коркодил почти уж схватил его за пятку, како вдруг взметнулись водяные заросли из белесых толстых стеблей. А за ними шевельнулось что-то, напоминающее большой, но мягкий колокол молочного цвета, внутри коего просматривались полупереваренные останки всякой живности и даже кости крупного четвероногого зверя. Пресноводная сорокалучевая медуза по прозвищу «белая смерть», догадался Адаптид.

Один из белесых «стеблей» мягко обкрутился вокруг ноги и выпустил для надежности еще десяток выростов. Но не время было их сечь, сперва надобно ножом ткнуть под челюсть нападающего ящера. Подколотый коркодил задергался и стал удаляться, показывая желтое пузо. Да тут Адаптида скрутила резкая боль — белесый «стебелек» запустил его в плоть стрекательную нить. Адаптид отсек ловчее щупальце, но тут голову его накрыло нечто мягкое и как будто нежное-ласковое. Воин, орудуя ножом, выдрался из ядовитых объятий и рванулся к берегу. Когда Адаптид доплыл до береговой тины, то собрав последние силы, попытался оторвать обрубок ветвистого щупальца, присосавшийся к ноге. Но прежде стрекательные нити еще раз ввинтились в ногу, отчего резко сократились уязвленные мышцы. Княжий холоп, мгновенно теряя власть над телом, упал, а вместе с тем нахлынула тьма, поглотившая боль и все прочие чувствования…

Очнулся Адаптид из-за больших комаров, чей размер превышал фалангу указательного пальца, а хоботок был дольше иглы портного. Болели все мышцы, ныли все хрящики с суставчиками. Голова лежала в лужице, и к ноздре подбиралась юркая зеленая мушка, собираясь отложить там яички. Пока что Адаптид помнил только одно — он от кого-то убегал. Или, может, догонял. Осколки памяти никак не складывались во единую мозаику. Ясно припоминалось лишь та невзгода, что пресноводная медуза ужалила его ядом своим аспидным. Вот из опухшей ноги доселе торчат пожухлые стрекательные нити.

Адаптид провел ладонью по зудящему лицу. Пальцы соскребли какую-то липкую белесую дрянь. Клейковина. Подобралась к нему, пока он валялся колодой бесчувственной. Адаптид понял, что клейковина наверняка успела запустить свои тонюсенькие щупики вкруг глазных яблок прямо в череп. Говорят, она мозг пьет. А может и не так, но может она память отнять, и добавить чужое памятование, и сделать так, что себя забудешь.

«Я — Адаптид, боевой холоп князя Петролия Самотлорского. Вместе с ним ратоборствовал в восьми битвах, в брани при Лысых Холмах прикрывал отход главных сил, стоя одесную от князя. Но меня еще звали… Меня звали Правдоруб, президент любил меня, посылал чашу хмельную, в битве при Лысых Горах лихим рейдом в тыл ордынский я спас теменское войско, по велению президентову и зову своего сердца выкорчевывал смуту, князьков душил за то, что они страну на части разрывали, за то, что не щадили они народ в своих усобицах, и множество людей в холопов обратили, и ордынцев приводили…»

Тьфу, что за дрянь оказалась в его голове? Ведь он — Адаптид, а не рейдер какой-нибудь.

Адаптид со стоном поднял свое тело, стараясь не опираться на левую ногу. Та казалась посторонней — лишь сквозь онемение томила душу тупая боль. Срубил карликовую березку, получился дурацкий кривой посох, сотворил древесное знамение, как велел Ботаник, и пошел… собственно, куда очи зрят. Брел он три дни по лядине, обмотав отравленную ногу травой-сосальщицей. Оная лучше пиявки оттягивала дурную кровь, меняя свой окрас со свеже-зеленого на грустно-коричневый. Кабы не отыскал травку сию, то умерла бы нога, а следом трупная зараза охватила бы все тело. Ну, а с сосальщицей к исходу третьего дня и багровая опухоль спала, и даже хромота стала малозаметной.

Впрочем, к тому времени забрел Адаптид в совсем неприютную местность. Исчез кривобокий березнячок, и торф вылез на поверхность. Тутошняя земля вся была в дивьих узорах — сплошняком круги, полосы, пятна, вмятины, рытвины, воронки, словно водились здесь недавно какие-то бесовские игрища. Чудные отметины образованы были спекшейся ино прогоревшей почвой, россыпями блестящих камушков и хрусталинок или же потеками стекла. Впрочем, едва беглец потрогал их пальцами, оказались они не твердыми, а мягкими пружинящими. Кой-где воронки были заполнены черным глянцевым камнем, в нем застряли проплавленные куски металла. Попадались и более жуткие находки — обугленные предметы, очертанием похожие на покалеченные человеческие тела.