Юлия Федотова - Колумбы иных миров [HL]

Второй день после бури

Выяснили мы, что он ест все! И помногу! И ведет себя нагло — вылезает и требует, будто мы ему чем-то обязаны. Эдуард спросил, разве судовым не положено прятаться, скрываться от посторонних глаз? Он ответил: «Чего уж теперь скрываться, раз вы видели меня во всей красе!» Я ему сказал, чтобы он не обольщался насчет «красы», а он принялся гадко хихикать: «А у некоторых даже борода не растет! Некоторые будут вечно юными и прекрасными!» Значит, эта маленькая дрянь и до моего дневника успела добраться!

Имени своего он нам не называет, оно и понятно: если знать подлинное имя подобного существа, его можно заставить себе служить. Мы часами перебираем разные имена, но на нужное пока не наткнулись. А жаль. Было бы неплохо держать его в узде. Я ему обещал, что, если станет пакостить, мне придется его поглотить. Это произвело должное впечатление, гадостей судовой пока не делает, только ест (причем не меньше Ильзы — куда в него только помещается?). Но мне теперь стыдно — нашел кого пугать грозной и могучей демонической сущностью!

Погода стоит теплая и ясная, почти как до бури. Только с юга время от времени приходят короткие, но сильные шквалы, вынуждены следить за курсом.

Я насчитал тридцать четыре вида морской фауны, из них минимум десять — новые. Сделал около сотни зарисовок (в разных проекциях). Энка соглашалась мне помочь, но ничего не вышло. Ее рисунки высокохудожественны, но в качестве научного материала никуда не годятся. В другом мире есть такая полезная штука — сама делает изображения. Очень бы мне пригодилась!

Аолен слагает новую песнь. О буре. Получается очень поэтично — так сказала Меридит, а она знает толк в поэзии.

Когда вернемся, Аолен хочет издать в Конвелле книгу и назвать ее «Песни странствий». Говорит, у него есть уже восемь песен, надо еще с десяток.

Энка начинает выказывать первые признаки нетерпения — удивляюсь, как надолго ее хватило. Я думал, она заскучает гораздо раньше. Но она любит море и ведет себя в нем более уравновешенно.

Ильза с Улль-Брианом тренируются на мечах. После бури его перестало тошнить совершенно! Воистину, из всего на свете можно извлечь пользу!

Эдуард, похоже, задумал устроить стирку — носится с какими-то тряпками. Орвуд дрыхнет.

Вот так и живем.

Никогда прежде Мир не менялся столь стремительно.

Кончилась прекрасная сказка королевы Мэб — пала Волшебная страна, атакованная снаружи и изнутри. Льды пришли с Севера, оттеснив Границу Жизни далеко на юг. И не стало зеленых, цветущих островов Эмайн, само их название забылось, ушло из памяти народов. Замерзший Архипелаг — так звали их теперь. Да и народов тех тоже не стало. Героические дини-ши, благородные тилвит тег, прекрасные гуараггед аннон, страшные слуа и еще многие, многие из тех, что составляли великолепный двор королевы-феи, остались там, под толщами льда…

И только проклятые спригганы, измученные многолетней борьбой со стихией, голодные, усталые и злые, с душами, отравленными горечью потери родины, шли на континент волна за волной, с боями завоевывая право на жизнь.

А там, на континенте, крепли новые силы. Те, кто прежде не смел поднять головы, будучи под властью могучей королевы, теперь стремились взять от жизни свое. Обрел независимость гордый Сильфхейм. Теперь он стал сам по себе, и не было ему дела до остального мира. Далеко за пределами родного Даан-Азара застучали молотки гномов, решивших, что все недра Староземья отныне принадлежат исключительно им. На Севере закопошились кобольды.

Прежде полудикие, они вдруг объявили себя ни больше ни меньше королевством и изрыли все перевалы своими ловчими ямами. В степных предгорьях хозяйничали и богатели мирные степенные кудиане — самый презираемый народ Волшебной страны. Дисы совсем распоясались и держали в страхе все северные города. Они, дисы, созданы для войны, а войн меньше не стало — отчего не радоваться жизни?!

Человечьи Герцогства — приморские и срединные, те, что едва не истребили друг друга в страшных магических войнах, за которыми, посмеиваясь, будто над проказами зверей, наблюдала королева, — объединились под короной Карола, вошедшего в историю под гордым именем Освободитель. Но мало кто знает в наши дни, что вторым его прозвищем было — Кровавый! То, что не довершили льды Севера и маги Коллегии, довел до конца, доистребил он. Даже память о Волшебной стране искоренялась с помощью меча и магии. Лишь через столетие после смерти Карола ученые книгочеи осмелились скрытно, в своем тайном кругу, вспомнить и написать о ней…