Константин Бояндин: Пригоршня вечности

— Подлинный смысл сам отыщет тебя. — Инлеир больше не улыбался, голос его был сух и серьезен. — Если не стараться всем знакам и образам приписывать предопределенный смысл, они расскажут его сами. Поэтому первое, чему мы обучаем, это…

— …умению видеть, — хрипло прошептал Нламинер и открыл глаза. Он вновь был на островке. Огромная Лестница из белого камня поднималась к кромке кратера. Начинаясь в глубинах океана, что некогда были сушей, она тянулась на сотни шагов вверх, соединяя три стихии, подчиняя их себе. Ступени ее были сбиты и покрыты сетью трещин, однако едва уловимая гармония формы все еще звучала. «Сколько народу прошло по тебе? — думал Нламинер, поднимаясь с прохладного камня. Кромки ступеней были округлены и отполированы тысячами ног. — Что думали они при этом?»

Но Лестница хранила молчание, и оставалось только подняться по ней и попытаться получить ответы.

С каждым шагом сгущалась темнота, слабый ветерок подталкивал в спину. Поднявшись на десяток ступеней, Нламинер осознал, что ничто живое не проявляет себя ни единым звуком.

Только шорох сонных волн. Только шепот ветра.

Предчувствие накатило волной. Он присел, хватаясь за гладкий камень, превозмогая головокружение. Тьма клубилась в глазах еще несколько мгновений, прежде чем мысль оформилась в слова. «Возвращаться некуда».

Нламинер обернулся. Слабо фосфоресцирующий океан, россыпь звезд, ночная прохлада. Донесся ли голос с небес или пришел из глубин его разума, звук его был чужим: сухой, чуть насмешливый тон. Нламинер сделал еще несколько шагов, и холод пополз по спине, обостряя чувства, пробуждая от раздумий. Рука его потянулась к поясу… но оружия не было.

Что-то ожидает его наверху?

Однако незачем бросаться очертя голову в неведомое. Нламинер повернулся спиной к подъему (далось это с некоторым трудом) и направился вниз. Злорадный смешок пронесся где-то на границе слышимости за его спиной, но он не обернулся.

…Он не сразу заметил, что направляется к изрезанным кромкам скал. Предчувствие вновь вело его, но опасность не ощущалась. Нламинер прогнал усилием воли дымку, покрывавшую сознание, и остановился. Перед ним был узкий лаз: даже днем его трудно было бы заметить. Мысль еще не успела облечься в слова, но Нламинер уже все понял. Он усмехнулся и наклонился к лазу.

Тишина внутри напряглась.

— И открыл он врата, и предложил мне вкусить Вечности, — произнес он тихонько и чуть нараспев.

Тишина, казалось, чуть расслабилась. Затем едва слышный шорох донесся изнутри скалы.

— Входи, — послышался тихий голос.

Многократно чья-то доброжелательная воля вторгалась в жизнь Нламинера. За свои тридцать шесть лет он испытывал это вторжение весьма явственно. Начать с того, что в одно прекрасное утро он возник, плачущий и дрожащий, на пороге дома Унхара, жреца Тиерха, местного бога города Анлавен.

Жрец, восьмидесятилетний старик, едва увидев странного нечеловеческого младенца, заметил крохотный медальон, надетый на шею подкидыша. Рунами одного из северных диалектов Тален там было выгравировано одно лишь слово сернхе, или, на местном языке, «судьба». Унхар воззвал к Тиерху, и ответ божества был скор и ясен.

Оберегать и обучать.

Его супруга, Анвес, посвятила себя воспитанию необычного ребенка. Ни мех, которым он частично был покрыт, ни длинные клыки — ничего не замечала она: двое сыновей погибли, защищая город от пиратов, и неожиданный дар провидения вернул ее к жизни.

Невелик город Анлавен. Некогда был он знаменитым портом, через который шли многие морские караваны. Но вот уже четыре сотни лет, как почти не осталось судов — иные средства путешествия употребляются на Ралионе, и далеко не всем пошло это на пользу.

Соседство с древним подземным городом, разрушенным однажды извержением вулкана, также не добавляло Анлавену доброй славы. Немало искателей приключений сгинуло, пытаясь добраться до легендарных подземных сокровищ, и вскоре их поток сильно уменьшился.

Одним словом, превратился Анлавен из метрополии в провинцию. Хотя и не впал в запустение, не пришел полностью в упадок, но таяло его население, разъезжались люди. Кто — на соседние острова Архипелага, кто — и вовсе на Большую Землю. А с нечеловеческими народами у людей издавна отношения не самые добрые.

Долго сидел в тот вечер Унхар, раздумывая над словом «судьба». Любят боги облекать свою волю в туманные фразы. Виделось ему великое полотно, что прядет Интуар, не смертный и не бог. Сотни, миллионы нитей переплетаются под его чуткими пальцами, и сходит с золотого станка серн, полотно, взглянув на которое всякий сможет сказать, что ждет каждую отдельную ниточку — каждую смертную или бессмертную жизнь. Сможет, если допустит к себе Ткач. Ибо существует он вне стихий, которыми повелевают боги, вне страстей, которыми боги являются, вне времени, вне всего. Лишь два-три божества, которым подвластно время, могут иногда уговорить вечно занятого Интуара позволить им взглянуть на серн.