Так о чем же мне жалеть? Да… ошибок и глупостей насовершал воз и маленькую тележку, но без них я бы оказался совсем другим человеком — не наступив единожды на грабли, трудно понять боль и пересмотреть свое отношение к жизни.
И вроде из запланированного успел все сделать, да и еще вперед планов наготовил — до конца жизни хватит, если оная хоть на пять столетий растянется. А сие маловероятно… Нет, жаль, конечно, что я почти восемнадцать лет затворником сидел. Но это с какой стороны посмотреть — зато занимался заботами герцогства, не оставляя без внимания ни одну просьбу или жалобу, следил, как взрослеет дочь, пусть и делал это чуточку со стороны. Навещал соседей на их приемах и празднествах, выезжал на охоту, с удовольствием высыпался или засиживался допоздна в библиотеке. В столицу вот ездил. Можно сказать, смог ощутить вкус спокойной, размеренной жизни, которая кому-то может показаться серой и обыденной, но для меня она оказалась лишь передышкой, каковой я всецело насладился, и ни капли не жалел, что она подошла к концу.
Конечно, заглядывая в глубины зеркал и видя там совсем другого Оррена Рита, нежели чем двадцать лет назад, сердце неприятно ныло, понимая, что уже много чего в жизни никогда не будет. Зато время возьмет свое, и не успею я оглянуться, как на месте широкоплечего, высокого мужчины окажется высохший, сгорбленный старик. И что ж? В жизни стоит попробовать все — и старость в том числе, если до нее, конечно, удастся дожить.
Так что некогда мне грустить по каким-то упущенным возможностям и несвершившимся надеждам. Тут бы с тем, что есть, разобраться.
Итак, возвращаясь к найденной фразе.
Я встрепенулся, выходя из состояния уютной дремоты. Сжатый в руках дневник, украшенный небрежно выглядывающими закладками-листами с переводами, предлагал углубиться в мое любимое занятие — домысливание.
Пухлая, разваливающаяся тетрадь в плотном переплете, которую я год назад принял за книгу, сейчас выглядела неважно — все-таки, как бы бережно Василий ни обращался с ней, переводя, из-за своей древности дневник начинал разваливаться на части. Я быстро проглядел первые листы, пытаясь найти еще какие-либо упоминания о воде, но ничего не было. Зато на следующих страницах обнаружились заметки о голосах стихий: огонь слышался Алив змеиным шипением, земля говорила невнятным чавканьем, любимый девочкой ветер шелестел настолько тихо, что она не могла разобрать слов, хоть и желала этого больше всего. А вот звонкое пение воды оказалось для нее самым красивым и успокаивающим. Будущая Пресветлая мать записала несколько колыбельных, услышанных от воды, а потом перешла к сугубо практической стороне данного вопроса — преимущества и слабости этой стихии по отношению к другим, возможности и сложности ее приручения и хитрости использования. У ее наставницы Стин стихия также была водной. И некоторые рекомендации, указанные Алевтиной, оказались весьма полезны даже для меня. Все-таки я пусть и слабым, но все же был «водником». Даже интересно, какие иногда случаются в жизни совпадения!
Если это, конечно, можно назвать так…
А листов через двадцать девочка так и вовсе оставила тему воды, переключившись на тренировки с оружием, описание споров и столкновений с Хель, а после начала отмечать невнятную тревогу, преследующую Алив. Будто у творцов намечалось какое-то очень сложное дело, исхода которого Пресветлая так боялась, что заполняла страницы дневника только своими невнятными мыслями и страхами.
Значит, будем работать с тем, что есть в наличии… А в наличии у нас, собственно, почти ничего нет. Либо ответ должен оказаться настолько элементарным, что хватит и такой малости, либо я уцепился за воздух, увидев двойное дно там, где его не было и в помине.
«Слушай воду…» — что же это может обозначать? И поможет ли мне ответ…
Повертев фразу в уме и так и эдак, я понял, что начинать надо с малого. Для начала попытаться действительно ее послушать. Вдруг что-нибудь дельное скажет? Как раз Маришка в прошлую вылазку сказала, что смогла услышать дождь… А это какая стихия? Правильно, водная. Придется девочке побыть переводчиком, так как сам я с этой задачей явно не справлюсь — слишком дар мал. Надеюсь, восстанавливающемуся Маришкиному резерву это не повредит.
— Оррен, ты идешь есть?! — громко позвала из коридора Альга. — Василий сказал, что пожарил картошку с грибами и сделал чесночный соус! И если ты не поспешишь, всю вкуснятину съедят без нас…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу