Елена Хаецкая - Полководец

— Я бы не стал утверждать этого с полной ответственностью, — покачал головой Николай Иванович. — Поскольку знаю множество примеров обратного. Крыса с отъеденной головой, скажем…

Моран заткнул уши.

— Вы просто чудовище. Поэтому ужасные картины преследуют вас.

— Не преследуют, просто они при всей своей естественности безобразны. — Николай Иванович взял Морана за руку и заставил вынуть пальцы из ушей.

Моран спросил, чуть польщенно:

— Стало быть, я, по-вашему, — романтический герой?

— Стараетесь по мере сил.

— И вовсе не должен мучиться из-за приговора судей в Калимегдане?

— Отнюдь, — Николай Иванович с едва заметной улыбкой глядел на него. — Напротив, дорогой мой господин Джурич, вы обязаны мучиться. Страдать — ваше призвание. Иначе вы перестанете быть романтическим героем.

— Ну и пусть, — заявил Моран. — Охота мне страдать! Лучше уж я буду бизнесменом средней руки. Или даже низшей руки. Вы намерены отправляться в путешествие или желаете и дальше оскорблять меня различными предположениями?

Объективно — то есть, если глядеть равнодушными глазами, — исход Фихана, Евтихия и Геврон из золотого замка следовало бы назвать «шествием уродов». Но произнести эти неприятные слова было решительно некому. И уж всяко Джурич Моран не стал бы так обзываться — если бы он, конечно, смог увидеть друзей, заплутавших в тоннелях Кохаги. А между тем они действительно представляли собой довольно жалкое зрелище.

Как и говорил Фихан, обратная трансформация юных красавцев в жалких монстров произошла гораздо быстрее, чем раньше. И недели не минуло, как тело Фихана истончилось, руки повисли ниже колен, большая голова затряслась на тощей шее. Глаза-плошки теперь постоянно слезились и очень плохо видели, а ноги подкашивались от слабости. Кожа Геврон стала грубой, предплечья и бедра покрылись чешуйками, которые чесались, отслаивались, отрывались. Маленькие ранки тотчас принимались болеть и гноиться, и Геврон, плача, расчесывала их клешнями — назвать ее руки как-то иначе уже не получалось.

Евтихий тащил на себе припасы, которые беглецы прихватили из замка. Потом на его могучие плечи нагрузили еще и Фихана. Геврон пока что шла сама, но и она с каждым днем теряла силы.

На очередном привале Фихан сказал:

— Вот и все.

— В каком смысле — «все»? — Евтихий повернул к нему голову. В желтых клыках застрял кусок вяленого мяса, и Евтихий принялся выковыривать его пальцем.

— «Все» — в том смысле, что скоро я умру, — ответил Фихан. — Помнишь, я говорил о том, что в результате одной из трансформаций я стану нежизнеспособным?

— М-м-м, — промычал Евтихий. — Что-то такое я припоминаю.

На самом деле он ровным счетом ничего не помнил. У него имелась цель: идти. Причем не в одиночку, а с этими двоими. Один из двоих — женщина. Их надо не бросать, кормить, поить, следить, чтобы их не убили. Такова цель.

Наверное, Фихан понимал, что происходило с Евтихием. Это не имело большого значения.

Геврон сказала плаксиво:

— У меня все чешется и чешется!

— Давай помогу. — Евтихий повернулся к ней.

Она задрала юбку, открывая бедро. Евтихий поскреб ее воспаленную кожу твердыми когтями, оставляя длинные красные полосы.

— Так лучше?

— Ой, больно! Дурак! — заревела вдруг Геврон. Слезы потекли по ее лицу, она замахала клешнями, норовя распороть Евтихию лицо. — Дурак, дурак! Всюду свои лапы тянешь!

— Как хочешь, — сказал Евтихий и снова принялся ковырять в зубах.

Из них троих только Фихан помнил подробности бегства. Как они спустились в подвал и освободили Геврон, как Евтихий забирал припасы из кухни, как потом они вылезли через пролом в стене и припустили бежать через поле, мимо покойников и золотых колес, все глубже в лес. Они не знали, отрядил ли Арванд за ними погоню. Во всяком случае, никто не пытался их остановить. Осаждающих они тоже не видели.

Фихан предполагал, что им повезло и они с самого начала нырнули в какой-то другой тоннель. Границы между тоннелями, их перекрестки и ответвления оставались загадкой, которая, очевидно, никогда не будет разрешена. Кохаги не составил карту созданного им мира. Скорее всего, Кохаги, простодушный скороход, вообще не подозревал о том, что своими перемещениями сквозь пространство он создает какой-то новый мир.

Фихан пробовал рассуждать логически. Ухитрялся же Кохаги попадать сюда, а потом выбираться наружу, «наверх»! Неужели не осталось никаких лазеек? Не могли ведь они срастись, как срастается рассеченная ножом кожа?